Читаем Дождь в Париже полностью

Обзванивать остальных приятелей не хотелось: казалось, что после парочки неудач желание поехать исчезнет и он скажет жене – ладно, не поедем, хрен с ним…

Пошел в магазин.

Палаток была уйма. Консультант – молодой тувинец, прекрасно говорящий по-русски, даже с неким американским акцентиком, – подробно и вкусно рассказал о достоинствах каждой.

Андрея поразили такие – раскрываются, как только вынимаешь их из круглого плоского чехла. На каком-то гибком каркасе.

«Трехместные есть?»

«Вот, пожалуйста». – Парень провел рукой по висящим чехлам-дискам.

«А они как-то закрепляются? Вдруг ветер…»

«Конечно! Внизу есть ячейки, в которые вставляются колышки алюминия. Вот здесь… Этот тип палаток разработан специально для альпинистов. Они берут две-три палатки и перед ночевкой открывают одну. Устанавливают, а утром идут дальше, оставляя эту, не тратя времени на укладывание. На обратном пути…»

«Понятно-понятно, – слишком подробное объяснение стало Андрею надоедать, – беру трехместную. И три коврика. Они, кажется, пенки называются».

Консультант снисходительно улыбнулся:

«Можно и так… Рекомендую еще туалет. – Он указал на синий брезентовый чумчик. – Выкапываете углубление и устанавливаете сверху. Быстро, удобно и цивилизованно».

Андрей подумал и кивнул:

«Давайте».

Игорь заехал в восемь утра, и они, суетясь, путаясь с непривычки в вещах, нервничая, загрузились. Алинка заняла переднее сиденье, а Андрей с Даней – заднее.

Сын был невыспавшийся и капризный, но в машине быстро оживился, с интересом смотрел в окна на начавшуюся сразу за Кызылом увалистую степь. За городом он бывал совсем маленьким – пока Шаталовых еще не обварила та история со свиньями, они выезжали по грибы и ягоды, – и помнить эти поездки не мог. Для него дикой природой служили лишь короткий пустырь между Кызылом и Каа-Хемом и окружающие город, но недоступные, почти нереальные, словно фотообои, горы.

«А это кто там стоит?» – спросил Даня, тыча пальцем влево.

На вершине одного из увалов была скульптура арата с раскинутыми в стороны руками.

«Это памятник чабану, – ответил Андрей, – пастуху овец».

«А-а. А зачем?»

«Ну так… Он ведь трудится. За его труд и поставили».

Алина отреагировала на это объяснение саркастическим вздохом.

Игорь был молчалив, хмур, гнал довольно быстро. Андрей догадывался, что причиной хмурости была не его просьба отвезти на озеро, но расспрашивать не стал. «Семейное что-нибудь… Жена тоже… не сахар».

«На источник-то заскочим? – неожиданно вклинился в эти мысли вопрос Игоря. – Железной воды глотнем».

«Давай-давай».

Свернули, мощная «тойота» закачалась на кочковатом проселке.

«Какой железной воды?» – Сын стал дергать Андрея за рукав.

«Такой… целебной. От нее животик не болит».

«Если немного выпить, – уточнила Алинка. – А если много – какать будешь этой водичкой».

Андрей пытался найти в голосе жены издевку, но она говорила, кажется, доброжелательно. Просто предупреждала сына, чтоб не надувался этой водой. Но Андрей уже привык к ее раздражению, оно мерещилось в каждой ее фразе.

«Когда-то геологи скважину пробурили, чтоб сделать колодец, – рассказывал Игорь Дане, – а оттуда ка-ак брызнет! Метров на десять вверх столб воды. Скважину забили, но не до конца – все равно плещется. Так вот целебный источник появился – аржаан – и новая речка».

Даня слушал внимательно, расширившимися глазами смотрел на трубу со стекающей по краям стальной пробки водой, на ручей с рыжим дном, петляющий меж песчаными, с редкими пучками ковыля и кустиками караганника бугорками и холмишками. А Андрей смотрел на сына и жалел, как мало они с Алиной давали ему нового, важного в последние три года, занятые своими проблемами.

Вода Дане не понравилась – «тухлая!» – а взрослые с удовольствием выпили по кружке.

«Ну, теперь на Сватиково!» – бодро, словно сам ехал отдыхать, объявил Игорь.

Дорога была прямая и гладкая – федеральная трасса «Красноярск – Госграница», – но однообразная. Пологие подъемы и спуски, подъемы и спуски, а по сторонам – степь, степь. Зеленовато-желтая, с редкими темными пятнами от облаков.

«Раньше, помню, здесь поля были пшеничные, – сказала задумчиво Алинка. – Ездили мимо них во Владимировку. Не знаю, какой урожай был, но уже в июне колосья серые стояли».

«Да никакого не было, – сказал Игорь. – Скоту на подстилку шло».

«А теперь вон деревья. Что это за деревья, интересно…»

Действительно, кое-где росли небольшие деревья с прямыми короткими стволами и овальными, слегка приплюснутыми сверху кронами. И степь с ними стала напоминать саванну из учебника географии.

«Это ильм, – ответил Игорь, – вяз по-другому… Он и в Кызыле повсюду».

Андрей не поверил:

«Да ладно, вяз! Он разве может в таких условиях?»

«Ну видишь – может. Вяз, вяз, я сам проверял как-то… Ходил специально».

«М-да. – Андрей вздохнул. – Может, и леса дождемся».

И получил от жены жесткое:

«Мы – не дождемся».

Сделал вид, что не услышал, сказал Дане:

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза