Читаем Дождь в Париже полностью

Наверное, это самозащита, самосбережение – не обращать внимания на все подряд, не отмечать, не реагировать, не обдумывать. Это занятие детей, пока они вживаются в этот мир и свою собственную жизнь; может, еще стариков, которым вот-вот уходить из мира, заканчивать жизнь. Еще, наверно, смертельно больных, старающихся успеть увидеть, для чего-то запомнить как можно больше; скорее всего, смертельно больные – недавно молодые и крепкие люди, ставшие вдруг почти трупами, – и придумали тот свет, загробную жизнь, разные реинкарнации… Еще те, кого называют юродивыми, кажется, на все обращают внимание, реагируют, отмечают детали, крошечные изменения вокруг, вопят об этом и рвут на себе волосы. А нормальным, здоровым не стоит слишком пялиться по сторонам, созерцать и задумываться. Свихнешься.

И, понимая это не умом, а, видимо, душой, катясь равномерно по желобку год за годом, Андрей все же, случалось, вспоминал о разнообразии мира вокруг, мелочах, детальках, драгоценных песчинках, которые он не замечает, и ужасался. И, ужаснувшись, начинал присматриваться, нагибаться к земле, разглядывая цивилизацию муравьев в щелях асфальта или жучка, тянуться к какой-нибудь странной мошке, сидящей на листе…

Забываясь, он откровенно, прямо, затяжно смотрел на людей. В такие моменты он не делил их на симпотных крошек, с которыми можно неплохо покувыркаться, на красавиц, которых хорошо бы уложить в постель, на опасных чуваков, на парней, которые могли бы, наверное, стать ему приятелями, на калек, инвалидов, алкашей, измотанных теток, стариков, тувинцев и русских, на детишек, подростков и тех, кто переживает половое созревание, мучительное и сладостное… В моменты интереса к миру Андрей смотрел на людей, на каждого из них, как на чудо.

Впрочем, тогда он все воспринимал как чудо и часами просиживал в интернете, читая статьи о растениях, животных, о кораблях и произведениях искусства, памятниках, созданных природой, человеком, путешествовал по чудеснейшим и загадочным местам планеты.

Египетские пирамиды, остров Пасхи, Исландия, пирамиды майя, Лхаса, Пальмира, Петра, пещера в Найке, Тадж-Махал, Стоунхендж…

Особенно впечатляли селения, монастыри на вершинах отвесных гор, на выступах скал. Фотографии с их изображениями Андрей разглядывал подолгу, подробно, представляя себя там, в этих селениях, монастырях. Как выходишь утром на порог домика, а перед тобой – пропасть. И дальше горы, горы, не похожие на их, тувинские – мощные, но посильные для восходителя, – а неприступные. И на их вершинах – тоже домики, церковь, даже крошечные огородики, яблоньки. Непонятно, каким образом первые жители затаскивали сюда строительный материал, вещи, еду, ягнят. Как возводили на этих кручах жилища, церкви, ограды…

И когда задумаешься, понимаешь: ведь не из-за тяги к экзотике, не из-за красот вокруг селились здесь люди. Их загнала на эти вершины и уступы угроза быть убитыми, истребленными.

Об этом как-то не особенно охотно говорят, видимо, чтобы не принижать человеческую природу, но одна из главных, а может, и главная, потребность людей – уничтожать друг друга. Скорее всего, первые люди были одиночками. Подобно орангутангам, только агрессивней. Бродили по своей территории и схватывались в смертельной драке с себе подобными. Самки колошматили самок, самцы – самцов и подрастающих детенышей.

Чтобы не остаться в одиночестве и не погибнуть от хищников и голода, люди когда-то придумали племена, общины, потом народы и нации. А остальные по-прежнему – враги, когда откровенные, когда скрытые или ставшие на время по необходимости друзьями, чтобы воевать с более сильным врагом. Но ссоры между народами, в том числе и близкими, «братскими», происходят то и дело. Как и внутри самого народа. Ссорятся семьи, ссорятся особи внутри семей: отцы с детьми, братья с братьями, сестры с сестрами, мужья с женами. Мордобой, хватание за стулья, ножи, монтировки, уход членов семьи из дома…

Народы обычно ссорятся войнами.

Когда-то, в древности, войны были хоть и затяжными, но не очень кровопролитными и лютыми, женщин и детей нередко щадили, принимали в свое племя. Воевали из-за кусочков земли, из-за речки, удобного ущелья; убитых часто съедали. У многих племен и войны случались ради человечины.

А потом группы народов стала объединять религия. Или разделять. Религиозные войны оказались самыми безжалостными, на полное уничтожение. Одна из таких войн происходит сейчас в Ираке, в Сирии, где возникло это ИГИЛ[1] и захватывает город за городом, вырезая и расстреливая всех иноверцев. Поголовно. Кроме суннитов не уцелеть никому.

Есть еще гражданские войны. Самые, наверно, понятные, оправданные. Когда большинство людей осознает, что в их стране властвует несправедливость, что они работают лишь для того, чтоб верхушке жилось как можно слаще и жирнее, это большинство начинает роптать, а самые смелые берут в руки топоры, вилы, ружья, пулеметы…

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза