Дождь в полынной пустоши. Часть вторая

ˮСколько ей осталось? Три-пять лет? Прежде чем она начнет стесняться света, начнет прятать морщинки и закрашивать седину. Дальше хуже. Старость одарит дряблой кожей, жировыми складками и запахом. Старость пахнет тленом. А потом она останется одна. Предел есть даже у отчаянных альфонсов не брезговать каргой.ˮ

− Надеялся, ты там будешь. Мы будем лучшей парой.

Лисэль признательно улыбнулась. То, кто ищет молодости в разного рода снадобьях, притираниях, румянах и белилах, далеки от правды. Мужчина, вот кто дарит и возвращает молодость.

ˮПока на тебя встает, ты молода,ˮ − но оценить её мудрость может только та, чья пора - осень.

Колин метко кинув виноградиной в Лисэль, попал в низ живота. Показал веточку, с болтающимися двумя виноградинами.

− Тут еще осталось!

- Иди ко мне! - голос Лисэль просел от нахлынувших желаний. Острых и необузданных.

− Просишь или настаиваешь?

− Требую!

− Тогда иду.

Отложив общипанную гроздь, Колин еще раз плеснулся и поднялся из ушата.

− Господи, малыш!

Унгриец демонстративно оглядел свое мужское естество.

− Мне оскорбиться?

− Это же... это... это... Ужас!

ˮТолько и всего? Показать изъеденное сколопендрами брюхо?ˮ − поразился Колин реакции Лисэль.

Камер-юнгфер не сводила глаз с россыпи мелких шрамов на груди и животе унгрийца. Вчера ей было не до разглядываний любовника.

− Мой наставник применял своеобразный способ прививать знания. Не очень приятно, но весьма результативно. Я даже его не проклял.

− Он тебя наказывал? Куда смотрела родня? - преисполнилась Лисэль великого негодования и великой нежности.

− Наказывал? Вовсе нет. Поощрял, не делая того, что делал с огромным удовольствием. А родня? Разве у матери есть право вмешиваться в судьбу взрослого сына? А отец? Он на войне большую часть своей жизни. Маркграф Поллак никогда ни принимал и не понимал соплей.... Подай обсушить воду.

− Но это безумие! − Лисэль немного морщась и кривясь, поднялась с постели, принести банную ткань. Она так и не отвела взгляда от шрамов.

− Клянусь, матушка не причастна. Святая женщина.

Колин помочился, журча в ушат.

− Что ты делаешь? - рассмеялась камер-юнгфер, подавая лен.

− Помечаю территорию!

Лисэль в порыве уткнулась во влажный торс, жадно вдыхая запах желанного мужчины. До головокружения, до сладких спазм, до истечения соков. Задыхаясь от нахлынувших эмоций, потянулась поцеловать Колина.

ˮОн мой!ˮ − падала в бездну своих чувств камер-юнгфер, забыв все предостережения и обеты, прошлые ошибки и обиды. Она простила сильному полу измены, обман и унижения, ради одного из них. Нет, она не строила планов - у нее их не имелось, не загадывала на завтра - что ей завтра, она хочет жить и любить сегодня, сейчас, в эти мгновения. Единственно в чем непоколебима − владеть унгрийцем. Без остатка.

ˮВсем и полностью. До последней капли! ˮ − и ей опять сделалось весело. Про каплю − замечательно!

Можно десятки раз наблюдать человека запутавшегося в любовных тенетах, можно дать бедняге сотни предостережений не попасться в западню и тысячи советов избежать напасти. Но не один из них - ни один! не подойдет для самого советчика, остеречься сладкого плена.

Лисэль вдруг отшатнулась, ожгла Колина пронизывающим взглядом и тут же не утерпела, расхохоталась.

− Ты мерзкий мерзавец.

− Даже так? С чего вдруг? И в таком качестве?

− А ты не догадываешься?

− Подозреваю, но не уверен.

− Не смей! Не смей больше дотрагиваться до Сати!

− Не сметь?

− Не смей!

− Как скажешь. Не смею.

ˮА грудь у нее и вправду не очень,ˮ − подумалось Колину, глядя на негодующую и смеющуюся камер-юнгфер. Безо всяких угрызений совести отметил. − ˮНо каштаны по всему мне обеспечены.ˮ

То, что для тебя никто не сделает, сделает женщина обреченная любить. Нет ничего опасней, когда обреченность эту она возвысит до жертвенности.

ˮМы все приговорены любить и ненавидеть,ˮ − посочувствовал унгриец ничего не подозревающей Лисэль. Но если камер-юнгфер в чем и испытывала потребность в данный момент, то это вряд ли сочувствие.

В ,,Отплясывающую Ведьмуˮ Колин припозднился. Прогулка немного освежила и настроила заниматься делами.

ˮЗаниматься ими в постели с эсм Кирх гораздо приятней,ˮ − съязвил он за попытку отлынить.

В снятом номере кровать, хороший стол, застеленный чистой тканью, зажженный семисвечник и два табурета. Ридус унгрийца заждался. Сильно нервничал, боялся и с радостью бы удрал, но отчего-то, уже взявшись за дверную ручку, раз за разом уход откладывал. Мотался от окна к двери, от стены к стене, садился, вставал и не находил себе ни места, ни покоя.

Колин резким жестом пригласил нервничающего Ридуса расположиться напротив. Обошелся без всяких приветствий.

− В игре, в любой игре на интерес, важно все. Мелочей нет. И быть не может. То, что минуту назад казалось незначительным и второстепенным, спустя мгновение окажется жизненно необходимым.

Ридус повинуясь знаку, подал новенькую колоду карт.