Дождь в полынной пустоши

— Очень смешно!

— А я смеюсь?

— А станешь?

— Так что там с Туском?

— Еще хуже белобрысого, — опередил с ответом Бово. — Рыжий.

— Тогда сам бог велел проверить младшего Гусмара.

— Мне казалось ты меня услышал?

— С чего бы тебе такое показалось.

— Потому что считаю тебя…

— Только без дружбы…, — запротестовал Колин.

— Что?

— Без дружбы, говорю. Странно было бы заяви ты сейчас, что делаешь этого по дружбе.

— Действительно…, — согласился Эсташ. — Было бы странно.

— Посуди сам. Отступлюсь и ты не пригласишь меня за свой стол, не взирая на наше теплое приятельство. Посчитаешь зазорным пить с человеком, не обнажившим клинка, когда такая возможность сама напрашивалась.

— Эту дилемму тебе лучше решить самому и в пользу личного. Здесь все так поступают.

— Уже её решил. Драться буду, но готов оставить белобрысого целехоньким. На определенных условиях.

— И каких же?

— Раз инфант заинтересован в судьбе младшего Гусмара, думаю баронство и немного землицы к нему обеспечат сохранность его протеже. Даже пылью не покроется.

— Ты серьезно?

— Обещаю, с альбиноса волоска не упадет. Останется в первозданном виде. Каким придет, таким и покинет ристалище.

— Ты так в себе уверен?

— Я здесь не причем. А вот инфант не очень уверен в младшем Гусмаре. Иначе к чему затевать наш с тобой разговор?

— Порой судьба способна сыграть злую шутку, — напомнил Бово о бренности наших надежд на счастливую долю. — Например…

Примера не последовало. Умолчал.

«Фаталист. Сегодня в нем масса достоинств,» — воздал Колин хвалу виласу.

— Не сыграет.

— Чего ты добиваешься? — никак не отступал Эсташ.

— Титула и земли к нему. И то и другое в мою и только в мою пользу.

— Так и передать инфанту?

— Так и передай. У меня большие планы на будущее.

— Расскажи о них богу, — буркнул вилас. Не достигнув результатов в переговорах не огорчился. Сносить поражения входило в привычку.

— Чтобы он над ними повеселился?

— А ему будет весело?

— Скорей всего не очень.

— Дуракам везет, — повторил Бово общепринятое заблуждение, пригодившееся для рассматриваемого случая.

Разговор прервался. Каждый посчитал свой долг и обязательства исполненными. Но в большем прибытке остался Колин, с легким сердцем и легкой душой, обыгравший приятелей на пару сотен. В качестве компенсации за прослушанный вздор.

— Я же говорю дуракам везет, — ворчал Бово. Бездарно просаженные деньги планировалось потратить в другом месте. С большим удовольствием и в совершенно другой компании.

— Тогда мне не о чем печалиться, — посмеялся Колин.

— Только не нынче, — не верил Эсташ в удачливость молодого приятеля. Возможно, сказывалась всегдашняя хандра. Возможно, вилас знал чуточку больше, чем говорил. А возможно его крайне раздражала двойственность порученных переговоров. Он сам не прочь прикончить зарвавшегося альбиноса, но вынужден уговаривать человека не выходить на поединок. Собственно неудаче в переговорах он мог бы порадоваться. Но следом за ним, правильное подозрение, придет Маммар аф Исси. Кто похлопочет за унгрийца? Ну или помолиться?

Ночь по-зимнему холодна. Задувает фонарь, под ногами хрустит снежок и блестят затянутые в скорлупу льда лужи. Идти еще терпимо — тепло, но Колин коротает ожидание в продуваемой подворотне. Рядом возится закутанная в лохмотья старая шлюха. Завершение жизненного пути. Венец земного круга. Собачья смерть на голодное брюхо, в сугробе под обшарпанной стеной, изжелтеной собачьим и человеческим ссаньем. Шлюха молчит, ничего не просит и лишь сжимается в комок.

«Еще немного и в карман поместиться.» — наблюдает Колин как устраивается старуха, немного согреться.

— На, — кинул он монету. Серебро сверкнуло в скупом свете фонаря.

— Богато живешь, такой деньгой швыряешься, — просипела карга, но не потянулась за подачкой.

— Брезгуешь? — разговаривал Колин, скоротать ожидания. — Или мало?

— Будь это тридцать лет назад, сказала бы мало. А сейчас много. Отберут. А то и побьют. Мне бы помельче чего. Грош, а лучше полгроша… Проживу дольше.

— А зачем тебе жить?

— Солнышко увидеть хочется. Зимой помирать тяжко. Опять же похоронят, где ни попадя или в канал кинут. А так, могилку отроют. Честь по чести.

— Еще часик тут посидишь…

— Нынче не мой срок. Бог не попустит.

— Все бы на бога взвалили.

— Так на кого больше? На то он и Бог, нас выслушивать, сопли нам болезным подтирать, — ворчала шлюха. — Пособить. Не делом, так словом. Жалостливый он, не то что человек. Ты вон чего толчешься? Порешить кого задумал?

— Вот пусть и пожалеет, оборонит.

— И пожалеет.

— Их или меня?

— Тебя.

— Это почему?

— Один ты, — вздохнула нищенка.

Колин повернулся рассмотреть шлюху.

«Вот сука старая, утешать вздумала! Сама вот-вот окочуриться… Может день… ночь такая?»

В конце улицы обозначилось шесть фигур.

— Дождалси, — сокрушенно вздохнула старуха.

— Тихо сиди.

— А мне чего бояться?

«То-то и оно. Знать бы наверное.»

Бой не дуэльный поединок, расшаркиваться и раскланиваться. Чем короче, тем лучше.