Дождь в полынной пустоши

— Вынюхиванием дороги на кухню, — едко заметила девушка. — Или приметил, что утащить?

— Нет, моя милая гранда.

Сатеник невольно покраснела. Называя её милой, Латгард выражал недовольство. Канцлер был именно недоволен. Именно тем, что она чего-то не высмотрела и не уследила за Поллаком.

— Он единственный искал вас.

— Меня?! — вырвалось у Сатеник удивление.

— Не конкретно кого-либо, но человека или людей скрытно наблюдающих за всеми и за ним. Последнее его… боюсь не подберу подходящее слово… и не беспокоило, и не тревожило, и не настораживало… досаждало. Да, так будет правильней. Досаждало, — Латгард выделил слово.

— То есть мы ему досаждали? — возмутилась Сатеник, окончательно огорчив наставника.

В последнее время такие вот всплески недовольства участились. Списать на взбалмошность, несдержанность не получится.

«Здесь скорее внешний раздражитель. И имя ему Габор аф Гусмар,» — определили канцлер точную причину неуравновешенности воспитанницы. Он вовсе не жалел её и не сочувствовал, но понимание позволяло отчасти регулировать расстановку акцентов в их взаимоотношениях. — «Скорее бы они закончились, эти взаимоотношения,» — пожелал себе Старый Лис.

— Двигаемся далее? — Латгард решил завершить обсуждение унгрийца. Гранда слишком остро воспринимала провинциального парня.

— Если ему не нашлось применения во вшивой Унгрии это еще не повод сплавлять его в Карлайр. Он с большим успехом украсит личным присутствием многие иные места. Галеры в Хоксе, каторгу в Набби, оловянные копи в Эспире!

— Шрам здесь постольку поскольку. В остальном… политика. За версту несет по-ли-ти-кой.

— Причем тут политика? Какое дело политике до него, а ему до политики? Политика это власть…

«И деньги,» — подсказал Латгард основу основ.

— …и деньги. А он? Вы сами сказали, рана получена в бою! Отец просто скрыл бандита от тамошнего правосудия. Не вы ли требовали от меня чтить закон? Закон — и право и обязанность? Так вот, я исполню и то и другое.

— Предположу, старший Поллак каким-то образом насолил королю, — пустился в объяснения Латгард, хотя на них совсем не оставалось времени. — Отказ отослать наследника в Карлайр, чем не причина новой или продолжение старой конфронтации.

— Насолил отцу? — задохнулась Сатеник.

— Пфальцу. Пфальц в Унгрии сохранил королевские регалии. Маленькая привилегия полной дыре. Еще худшей, чем Ош.

— Вы утверждали, хуже Оша места не существует.

— Есть провинция, есть захолустье, есть Ош и есть Унгрия. Но их воины доблестны и не помешают в любом войске. Особенно конные лучники.

— И от переизбытка отчаянных головорезов в вашей Унгрии, одного из них я должна покрывать и принимать у себя?

«Эдак её заело. Чего же малыш Габор натворил? Послал букет белых роз, которых она не выносит? Вырядился, по обыкновению, в цвета инфанта? Не под подол же он ей полез?» — перебирал Латгард. Проделки Гусмара отдельная головная боль, а вот унгрийцу посвящено едва ли не большая часть беседы, чем остальным.

— Покрывать? Его ни в чем не обвиняют. Он не изгнанник. На него нет запроса властей или родственников на выдачу, или преследования по закону. Но он явно тот объект, на котором вам стоит опробовать налаживание отношений с неприятными вам людьми. Ладит же ваш батюшка с горцами Нидвальда.

— Пф… мужики в юбках.

— Как говорит наш король, пусть воюют хоть с голым задом, лишь бы держали строй и не опаздывали в атаках.

По утверждению людей близких к трону, а Латгард сам слышал, говорил король по-другому. Грубей. Сатеник уничижительно глянула на канцлера. «Я что? Росла в монастыре?»

Венценосец на одеяние горцев выразился так.

— Хоть ссат сидя, лишь бы не боялись хорошей драки.

Сами горцы шутили.

— Хер наружу — лишнее копье.

Латгарду довелось видеть в деле, введенных в боевой транс людей. Обожравшиеся галлюциногенных грибов, обнаженные, измазанные кровью и пометом жертвенного животного, извозюканные в глине, вооруженные мечами, они орали и визжали, атакуя врага под градом стрел. Не отыщется силы остановить или повернуть их вспять. Только истребить. Поголовно.

— Я готова принять всех, если меня избавят от присутствия унгрийца, — выдвинула Сатеник условия. — Надеюсь на ваше понимание. Не все жертвы можно принести. Не на все условия согласиться.

«Смотря во имя чего? Когда же ты поймешь девочка, что у сюзерена подданные это не люди, это средство достижения собственных выгод», — упрек так и не был высказан Латгардом. Только хуже сделаешь. Заклинило девке мозги.

— А я на ваше, — склонился канцлер, ни коем образом не соглашаясь с её категоричным суждением.

— В данном случае — нет!

— В этом вы с ним схожи.

— В чем в этом?

— Ему не по душе Серебряный Двор. Даже пытался сбежать.

— Так пытался или сбегал?

— В порту отсутствовал некоторое время. Пропал с вечера, но вернулся под утро, перед самым отплытием. Где пропадал, не объяснил, зачем отлучался, тоже.

— Известно где. У портовых шлюх. Ах-ах! прощай родимая сторонка. Порадуйте несчастного, разлука не затянулась.