Драгоценность, которая была нашей

— Имена, знаете ли, — Морс чуть оживился, — имена, знаете ли, очень важная штука. Есть люди, которым не нравятся их имена... но есть и такие, которые сгорают от желания увековечить их — и фамилию и имя. Скажем, к примеру, мистер и миссис Браун, сидящие здесь, с нами — Говард и Ширли, правильно? — захотели назвать свой дом каким-нибудь именем. Они подумали, что хорошо бы соединить каким-либо образом вместе их имена. Что, если взять «вард» от его имени и «ли» от ее? Получится очень приличное имя для дома, верно? «Вардли».

— Вот это да! Это же... — чуть не подпрыгнула на месте Ширли, но Говард острожно придержал ее.

— Гораздо труднее увековечить свою фамилию, особенно если учесть, что дочь может выйти замуж. Конечно, она может сохранить девичью фамилию. Разве не так?.. Но с именами много проще, иногда особенно просто. Скажем, отца зовут Джордж, он может назвать дочь Джорджи, Джорджина, Джорджетт. — (Льюис посмотрел на Морса.) — А женщину, погибшую в дорожной аварии, звали Филиппа Дж. Майо, помните? Отец не мог дать ей своего имени, не изменив его, и он назвал ее женским эквивалентом своего имени Филип. И Филиппа Майо была дочерью присутствующего здесь мужчины, которого так зовут. Правильно, мистер Олдрич? — леденящим шепотом спросил Морс.

Глава пятьдесят восьмая

Не так прекрасна Энна, где цветы

Сбирала Прозерпина, что была

Прекраснейшим цветком, который Дит

Похитил мрачный; в поисках за ней

Церера обошла весь белый свет.

Джон Мильтон. Потерянный Рай

(Перевод Арк. Штернберга)

— Вы это серьезно, сэр?

Фил Олдрич наклонил голову немного вбок, и на его грустном лице отразились и недоверчивость и боль.

— О да, — произнес Морс просто и негромко, всем показалось, даже с состраданием. — У вас нет никакой дочери в Лондоне. И вы потеряли свое алиби, очень хитроумное алиби, обеспеченное вам Эдди Стрэттоном в качестве первой услуги за вашу помощь... еще до того, как он оказал вам вторую, в конце того же дня, отправив тело Кемпа в Черуэлл.

Какой-то миг казалось, будто Олдрич хочет возразить, но Морс устало покачал толовой:

— Нет смысла — совершенно нет никакого смысла утверждать противное, мистер Олдрич. Мы связались с полицией в Сакраменто, с вашими соседями, местными органами, в том числе со школой, в которую ходила ваша дочь. У нас был ваш паспорт, и мы проверили ваш домашний адрес, все правильно. Вы абсолютно точно указали все ваши данные на регистрационной карточке в «Рэндольфе» и, я не минуты не сомневаюсь, здесь, в Бате, тоже. Но ваша жена? Она несколько «сэкономила на правде», или я ошибаюсь? Ваша жена, ваша сообщница, мистер Олдрич, она изменила некоторые детали, так ведь? Если вы оба живете в одном районе, даже на одной улице, это не вызывало бы подозрений, но не в одной квартире. Но ведь вы живете в той же квартире, что и ваша жена, не правда ли? Вы прожили с ней, и прожили счастливо, почти сорок два года, если у меня правильная информация. И помимо дочери в вашей жизни была одна единственная женщина, которую вы страстно и самозабвенно любили, женщина, на которой вы женились. Мне сказали, что она была очень одаренной актрисой. В пятидесятых-шестидесятых годах она пользовалась известностью на Западном побережье Америки, в более молодые годы выступала в мюзиклах, а затем в нескольких пьесах Артура Миллера. А поскольку она актриса, и актриса, добившаяся успеха, то, разумеется, для нее лучше сохранить сценическую фамилию, то есть ее девичью фамилию. Но свое имя она дала дочери, так же, как и вы. Филиппа Дж. Олдрич — Филиппа Джанет Олдрич, вот ее полное имя.

Морс грустно кивнул самому себе и тем двоим людям, которые теперь сидели так близко друг к другу.

Затем произошла очень тягостная и вместе с тем очень трогательная вещь. Не пришло еще и нескольких минут с того момента, как Фил Олдрич отмахнулся от приглашения вздорной навязчивой мегеры. Теперь же он последовал ему. Он встал и сел рядом с маленькой женщиной, взяв ее миниатюрные ручки в свои, — по щекам у него катились слезы. Когда он сделал это, женщина повернулась к нему бледным и несчастным лицом, но глаза ее горели пылкой и радостной любовью. Она смотрела на мужа без раскаяния и сожаления, смотрела глазами матери, которая так долго и с таким отчаянием оплакивала единственную дочь, матери, утешить которую никому не под силу и которая совершила путешествие в Англию отомстить за то, что считала непоправимым злом, — утрату драгоценности, которая была ее.

Глава пятьдесят девятая

Я ни о чем не сожалею.

Французская песня

После арестов, после того, как оба Олдрича, а вместе с ними и раскаявшийся Стрэттон, дали показания, после повторного обыска в квартире Кемпов дело — по крайней мере, с точки зрения Морса — было закрыто.