Драйзер. Русский дневник

В пять часов вечера [накануне] мы выехали на машине на станцию. Наш безумный шофер снова скользил по льду выскакивал из колеи и грохался о землю так, что у нас захватывало дух. На вокзале мы нашли буфет, забитый людьми, а также зал ожидания, редкостное собрание овчинных тулупов и множества старых меховых шапок и кепок. Мы взяли чай, хлеб, колбасу и симпатичную «французскую» выпечку. Когда подошел поезд, народ хлынул на перрон, и нам пришлось немного подождать. Потом мы пошли по заледеневшей платформе против ледяного ветра вдоль бесконечной череды вагонов. У ступеней вагонов «Максима Горького» стояли длинные очереди ожидавших входа; мне казалось, что все они не смогут попасть в вагоны. Было очень жаль этих людей, стоявших на сильном ветру на скользкой платформе с разнообразным багажом и постельными принадлежностями. Едва мы успели разместиться в своем «мягком» вагоне, как поезд тронулся, и наш проводник сказал, что вся эта толпа погрузилась. Продремав все три часа пути до Константиновки, мы прибыли туда примерно в десять часов [вечера]. Каков же оказался наш ужас, когда мы узнали, что поезд на Ростов будет только в три часа ночи! Станционный буфет был переполнен, сидеть и ждать там все эти часы казалось делом совершенно невозможным – тем более что мы думали, что на это уйдет всего 20 минут. Я переполнился яростью [и обозлился] на все русское: на недостатки системы, на непростительную небрежность со стороны чиновника в Сталино, который не знал, когда поезд уходит, и т. п. Но все страдания проходят, и мы приспосабливаемся к любым трудностям. Сначала я выпил нарзана, и это немного меня охладило, потом я попробовал чай, булочки и сыр, потом, чтобы поднять настроение, выпил немного водки. К счастью, время потихоньку шло вперед. Было уже 12:30 – оставалось всего три часа. Но тут мои женщины вернулись от начальника станции с известием о том, что поезд опоздает (на сколько – еще никто не знал) из-за метели. Так что программа потребовала дополнительных корректировок. Одна из хорошо одетых молодых женщин с очень сильно накрашенными губами едва не плакала; она получила телеграмму о том, что ее муж заболел в Ростове, она хотела как можно быстрее его увидеть. Вокруг нашего стола началось импровизированное совещание пассажиров; высказывалось множество предложений, которые тут же заглушались другими предложениями. Возник план подождать до пяти часов, когда через станцию будет проходить рабочий поезд, идущий в рабочий поселок, и сесть на этот поезд, когда он придет. В поселке были комнаты и гостиница, а здесь, рядом со станцией, ничего не было. Молодая женщина хотела рано утром доехать до соседней станции и сесть на поезд, который идет оттуда… Но в этот момент появился начальник станции, который ошеломил нас сообщением о том, что поезд опаздывает на десять часов.

Мы решили, что нам ничего не остается, кроме как сидеть на станции до рассвета. Люди уже дремали или попросту спали, положив голову на стол. В углу на полу разместилось с полдюжины бездомных детей. Время от времени зал обходил охранник, который вытаскивал сирот и выталкивал их к выходу, говоря, что они не могут здесь спать, что они должны идти спать в третий класс и т. п. Сотрудник ГПУ, дежуривший на станции, любезно предложил мне для сна недурную твердую скамью в своей маленькой комнате, и я с благодарностью принял его предложение. Я сделал подушку из своей шубы и проспал до утра. Воздух здесь был густо напоен русскими запахами; вскоре после того, как я лег, сотрудник ГПУ положил голову на стол и крепко уснул, однако сторож иногда к нам заглядывал. С очевидностью, он патрулировал зал ожидания для пассажиров третьего класса, где собиралась пестрая толпа «медведей» и бандитов. Кстати, я решил, что русские больше других похожи на медведей, потому что зимой они впадают в спячку, а в своих овчинах и мягкой одежде кажутся большими и лохматыми (впрочем, иногда мне кажется, что они больше напоминают ходячие матрасы).

Наконец, тьма отступила; в семь часов утра вошла Р. К., которая подняла меня с моей роскошной кушетки, и я пошел за ней в буфет. Здесь я обнаружил Давидовскую, выглядевшую уставшей и посеревшей; Р. К. по своему обычаю спала на столе, а Д. всю ночь просидела в вертикальном положении.