Дракон должен умереть. Книга II (СИ)

Генри заставил себя кивнуть. Лицо Ленни стало слегка расстроенным.

— Ну вот. Я надеялся обрадовать вас первым, — тут он внимательнее присмотрелся к своему господину. — Хотя как-то вы не выглядите обрадованным.

— Ленни, — Генри наконец смог заставить себя заговорить, но голос звучал удивительно бесцветно. — Ленни, мне срочно нужно выпить.

— Конечно, — несколько настороженно согласился его слуга, поворачиваясь в сторону оживленной центральной улицы.

— Мне нужно много выпить.

— Разумеется, милорд. Если уж пить — то пить много.

***

С трудом разлепив глаза утром, Генри первым делом взглянул на потолок и с облегчением увидел, что тот нисколько не похож на каменный свод, который Генри видел каждое утро последние несколько месяцев. Потолок был низким, побеленным, потемневшим от копоти и засиженным мухами — словом, это был типичный потолок комнаты в трактире, и в это мгновение он казался Генри лучшим потолком из всех возможных.

Когда эйфория от смены обстановки прошла, Генри, разумеется, сразу почувствовал все последствия вчерашнего возлияния. Несмотря на то, что оно было на редкость скромным, — стыдно было даже упоминать количество выпитого им, столь мизерным оно казалось по сравнению с былыми временами, — тело за долгое время воздержания разучилось принимать даже малые порции спиртного. По правде говоря, Генри казалось, что его тело вообще было сейчас ни на что не способно. После долгого отсутствия движения и нормальной еды оно стало вялым, безвольным. С головой тоже было не все в порядке — даже делая скидку на похмелье, Генри понимал, что соображает куда хуже, чем раньше. Что же касалось души, сердца и прочих чувствительных органов, то на их месте, по ощущениям, было выжженное болото. Или затопленная пустыня.

Нечеловеческим усилием Генри заставил себя сесть. Это отняло много сил, и еще больше ему потребовалось, чтобы встать с кровати и добрести до кувшина с водой, стоявшего на столике рядом с большим медным тазом. На стене висело крохотное зеркальце, вмещавшее ровно одну четверть лица — но даже вид этой четверти Генри сильно не понравился. Страшно было подумать, как выглядело все остальное.

Он отпил немного, потом, подумав, поднял кувшин и начал пить жадными глотками. Кувшин казался тяжелее, чем должен был быть. Генри раздраженно фыркнул.

Скрипнула дверь и в комнату вошел Ленни.

— Доброе утро, милорд! — воскликнул он бодро. Ленни никогда не страдал похмельем.

Генри поставил кувшин на место.

— С этим надо что-то делать, — пробормотал он хмуро.

— С чем именно?

— Вот с этим, — Генри широким жестом показал на себя.

Ленни глянул на своего господина оценивающе, слегка наклонив голову набок, затем вдруг схватил кувшин — и плеснул в Генри, окатив его водой с ног до головы.

— Какого?!.. — вскричал Генри, отплевываясь и пытаясь убрать мокрые волосы со лба. Ленни стоял с кувшином в руке, а лицо его сохраняло крайне сосредоточенное выражение.

— Кажется, уже лучше, — наконец серьезно изрек он, ставя кувшин на место.

Генри изумленно посмотрел на него — а потом сел на кровать и громко расхохотался.

***

— Пять минут без нескольких песчинок, — констатировал Ленни, проверив песочные часы. Генри с шумом выдохнул.

— Ты можешь поверить, что когда-то я пробегал за три с половиной? — спросил он, начиная ходить, чтобы выровнять дыхание.

— Конечно, — невозмутимо ответил его слуга. — Я ведь тогда тоже замерял время.

Генри кинул на него мрачный взгляд, продолжая мерить шагами стену и размахивать руками.

Он тренировался уже три недели — и чем дальше, тем больше чувствовал, что ни на что не годится. Забывая о том, что между тремя с половиной минутами в двадцать пять и пятью в неполные тридцать было несколько серьезных ранений, плен, тюремное заключение и прочие неблагоприятные для здоровья обстоятельства, Генри был недоволен собой и хотел во чтобы то ни стало наверстать упущенное. Пробежка по городской стене была малой частью ежедневных тренировок — но упражнения на координацию, скорость реакции и равновесие давались ему не лучше, чем бег. Вероятно, имей Генри возможность сравнить свои результаты с кем-нибудь другим, он бы расстраивался бы куда меньше. Но он сравнивал только с самим собой — не подозревая, что пять лет назад был в своем роде неподражаем.

Генри остался жить в трактире — хотя его титул оставлял за ним право занять любые покои в замке, кроме королевских. Но сам вид замковых стен и башен вызывал у Генри легкую тошноту — роскошным комнатам он предпочитал уютный тесный номер на постоялом дворе. Не в последнюю очередь потому, что потолки во всех комнатах замка выглядели одинаково. И он был сыт ими по горло.

Три недели прошли тихо и плодотворно — хотя Генри и сердился на себя, прогресс все-таки был налицо. Каждое утро отражение четверти лица выглядело все приятнее — и каждый вечер Генри засыпал со спокойной уверенностью, что день прошел не зря.