Дракон должен умереть. Книга II (СИ)

Он начал привыкать к своему размеренному образу жизни, и, более того, стал иногда потихоньку разбирать заболоченные завалы в собственной душе, осторожно прислушиваясь к себе и пытаясь собрать из остатков и обломков того человека, которого он когда-то хорошо знал. Это получалось с трудом — многих частей не хватало, а многие уже никак не подходили, — но постепенно, с каждым днем все отчетливее, он начал ощущать себя снова некоторой закономерной частью вселенной, а не ее катастрофической ошибкой. Для человека, еще месяц назад не испытывавшего ничего, кроме безграничного отвращения к себе, это было уже очень неплохо.

Он снова не слышал ничего от Уорсингтона — но поскольку регент, как и замок, вызывал у Генри исключительно неприятные ассоциации, он отнюдь не мечтал о встрече, и вообще раздумывал о том, чтобы вовсе убраться из столицы. Но в Риверейне было куда больше шансов узнать самые свежие новости — а в последнее время Генри жадно ловил все разговоры вокруг. Живя на постоялом дворе — то есть там, где рассказывают больше всего — и громче всего, — Генри каждый вечер просиживал несколько часов внизу, внимательно прислушиваясь к разговорам вокруг. Пил он редко и немного, чем вызывал явное неудовольствие трактирщика — но Генри заплатил за комнату на месяц вперед, и хозяин успокоился.

После того, как армия королевы разбила имперцев под Бронсдли, сведения о ее передвижениях стали поступать в столицу постоянно. Источники редко были надежными, и даже самые достоверные цифры по пути имели обыкновение удваиваться, а то и вовсе менять порядок, но Генри обладал достаточным опытом и умом, чтобы из всего потока извлечь необходимое и составить более или менее ясную картину.

Он слушал и думал, думал и слушал — и в конце концов решил, что должен ехать. Это было опасно, безрассудно, самоубийственно — пытаться прорваться к армии, которая с трудом пробиралась по захваченным имперцами землям — но он не мог больше ждать. Он должен был поехать к ней. Он должен был наконец найти ее. Он знал, что она жива — но Генри слишком хорошо мог представить себе Джоан, идущую в авангарде своего войска. Никто не знает, как долго еще она будет жива.

Он совсем уже было собрался в путь, когда вдруг осознал, что не может приехать к ней просто так. Он был лордом, пэром. Все еще был. А она — теперь — была королевой. Его сюзереном. Генри не приносил присяги — но явиться в стан королевы мог не иначе, как со своим войском. Сам по себе он вряд ли был там кому-нибудь интересен.

И это была вторая мысль, которая останавливала его. Когда первый порыв прошел, Генри пришло в голову, что он совершенно не представляет себе, как она его встретит. Нежно и радостно? Предположение было заманчивым — но очень маловероятным. Зло и обиженно? — вполне возможно. Даже, пожалуй, логично. Он и сам бы себя так встретил.

Но хуже всего, внезапно понял Генри, если она встретит его холодно и равнодушно. Он попытался вообразить себе это — и ему стало настолько нехорошо, что в первый момент всякое желание ехать отпало. Ему понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя. И тогда он решил, что все-таки поедет. Но не один. Он приведет королеве войско. И тогда она может сколько угодно быть равнодушной и холодной. Но, во всяком случае, у нее уже не будет повода его презирать.

Генри написал барону Вайлеру, предводителю своей области, с приказом собрать двести лучников и три сотни всадников как можно скорее и привести под Риверейн. Это были не все его силы — но он торопился. С юга стали приходить нехорошие слухи.

Ленни был не в восторге от плана Генри — но это был один из тех случаев, когда от него требовалось держать язык за зубами. Ленни мог сколько угодно вмешиваться в личную жизнь своего господина — но он всегда замолкал, когда дело касалось политики. Ленни ничего в ней не смыслил, а как известно, раз не знаешь, то и нос не суй. Он и не совал. Слишком много повидал он в своей жизни носов, прищемленных в этом деле. А то и откусанных вовсе.

Генри ждал ответа от Вайлера и готовился к отъезду, когда к нему пришел несколько озадаченный Ленни и сообщил, что того вызывает к себе Уорсингтон. Генри напрягся.

— Чего он от меня хочет?

— Не знаю, ваша светлость, — слегка пожал плечами слуга. — Но хочет очень, потому что просил вас прийти без промедления.

Генри задумчиво потер щеку, немного колючую от щетины.

«Надо побриться», — машинально подумал он.

— Вы идете, милорд?

— Иду, — кивнул Генри. Потом внимательно посмотрел на Ленни. — Если услышишь шум в замке — будь готов уносить ноги.

— Вы думаете, что?..

— Я ничего не думаю. Просто будь готов.

***