Дракон должен умереть. Книга III (СИ)

Перламутр приблизился к ней — Джоан отшатнулась, сжала кинжал.

Что такое жизнь? — спросил он, а вихри смыслов снова закружили ее, сбивая с толку...

И тогда Джоан собрала все эти смыслы вместе, добавила к ним еще и еще — все, что она знала и чувствовала, все, что помнила и о чем забыла, все, что ненавидела и о чем мечтала, и ударила его — одним единственным словом:

«Все».

Перламутр вздрогнул — и взорвался тысячей цветных осколков. Синева холодных сумерек вспыхнула светом истинных значений и вечных сущностей, воздух загустел от мириад смыслов, время повисло каплями неповторимых мгновений.

А потом все погасло, опало, исчезло, и Генри наклонился вперед, судорожно хватая ртом воздух. Джоан поймала его и прижалась лбом к плечу, больше не сдерживая слез, бегущих по щекам. Пальцы выпустили рукоять кинжала. Генри подхватил ее, потянул наверх, посадил на колени и хотел прижать к себе — но она отстранилась, взяв его лицо в ладони.

— Посмотри на меня, — приказала она тихо.

Он смотрел. Его глаза были испуганными. И серыми.

Нам всем предстоит работать

Сосредоточиться было невозможно.

Джоан приехала два дня назад, и с тех пор он все никак не мог прийти в себя. Немыслимое разнообразие чувств, мыслей, ощущений, нахлынувшее на него, ничуть не походило на холодное спокойствие, которое владело им сразу после превращения. Он жил сейчас — в этом он был уверен.

В чем он не был уверен, так это в том, кто же он на самом деле. «И человек, и дракон», — сказал он Джоан, когда она его об этом спросила, но по-настоящему осознать это было не так-то просто. Его человеческая суть не могла постичь, как это возможно. Дракона же едва ли могла волновать такая мелочь, как две сущности в одной.

В конце концов он решил, что это и есть ответ. Раз уж ему необходимо было стать человеком — значит, он будет Генри. Да и Джоан больше не звала его иначе. Почему-то ему казалось, что она должна знать наверняка. Кто, если не она?

***

Сосредоточиться было невозможно — иначе, разумеется, он заметил бы раньше. Но осознание себя, мира вокруг и невероятного множества взаимоотношений, которые могут между ним и миром возникать, занимали все внимание Генри. А если добавить к этому все эмоции, которые возникали каждое мгновение, осознание этих эмоций, их причин и следствий... У него шла кругом голова.

Но на второй день он почти освоился с этим.

На третье утро Генри пришел в спальню, чтобы разбудить Джоан. Он не мог бесконечно лежать в кровати без сна, а она стала спать допоздна, и он успевал несколько раз осознать вселенную и позавтракать прежде, чем просыпалась она.

Генри вошел в спальню — Джоан стояла, неловко наклонившись над тазом и прихватив волосы руками. На звук распахнутой двери она вскинула голову и попробовала выпрямиться, но новый позыв заставил ее согнуться. Генри застыл на пороге.

Удивление, злость, испуг, жалость, страх, непонимание... Почему удивление? Неготовность, другие ожидания, внезапная смена состояния... Какого именно состояния? Радости и предвкушения...

«Тьма! Не сейчас!» — закричал мысленно Генри, — и, о чудо, в голове немного прояснилось. Он заставил себя подойти к Джоан, которая, тяжело дыша, стояла рядом с умывальным столиком и дрожащими руками вытирала рот полотенцем. Обнял за плечи, осторожно повернул к себе. Она была очень бледной.

— Что с тобой?

Джоан слабо улыбнулась, и он почувствовал — действительно почувствовал, а не угадал, — что она не хочет об этом говорить.

И в тот же момент понял — с абсолютной ясностью очевидного факта — что с ней что-то не так. Сильно. Давно.

Как он мог не заметить раньше?

— Сколько времени это продолжается? — спросил он, давая понять, что ответ «все в порядке» его не устроит.

Она поняла.

— С тех пор, как ты уехал. И становится все хуже, — она говорила ровно, сухо и спокойно сообщая факты. Повернулась к нему боком, присев на край столешницы — возможно, чтобы он не видел ее лица. Генри присел рядом, обняв ее одной рукой за плечи. Они казались хрупкими на ощупь.

— И что именно с тобой?

— Тошнота, слабость. Усталость.

— Может, это реакция на то, что в тебе больше нет... — он вовремя остановился и не сказал «меня». — Больше нет дракона?

Она едко усмехнулась.

— Конечно, это реакция.

Он испугался желчи в ее голосе. За ней пряталось слишком много горечи.

— Генри, — продолжила Джоан вдруг очень мягко, — я думаю, что умираю.

Он снова застыл, как тогда, на пороге, но теперь остановить ураган чувств и мыслей удалось далеко не сразу.

— С чего ты взяла? — он с трудом заставил себя спросить это.

— Потому что это очевидно. Потому что, если бы не дракон, я уже давно должна была бы умереть. Я слишком многое могла, слишком многое сделала. Это закономерно.

Генри молчал. Ему все не удавалось заглушить ураган, который снова разбушевался, и тогда он попробовал думать отдельно от него, на другом уровне сознания, чуть более спокойном, чуть более близком к дракону.