— Гад ползучий, — проводила я Князя «добрым» словом и опять погрузилась в чтение Книги.
Надо было срочно выяснить, что там знает этот «истинный целитель». Я открыла последнюю страницу и прочитала:
Эпилог
Мы с Маринкой гуляли по Старой Деревне. По другую сторону Торфяной дороги сносили временный забор — там закончилась стройка. Место разбитой грунтовки заняла пешеходная дорожка, тянувшаяся до самой библиотеки. На фонарном столбе у начала дорожки красовался со вкусом оформленный рекламный щит: «1 сентября — открытие филиала Музея современного искусства в Старой Деревне!» В новостях показывали об этом репортаж: какой-то незнакомый мне чин из Академии художеств стоит на фоне бывшей сожженной библиотеки и вдохновенно брешет о том, как за несколько недель на месте развалин был воссоздан замечательный выставочный комплекс. Академическое начальство, как видно, решило, что поддерживать иллюзию больше нет ни смысла, ни средств.
Держа меня под руку, Маринка взахлеб рассказывала, что делала летом. Родители сделали ей шикарный подарок — свозили на неделю в Италию, и теперь подругу распирало от впечатлений и желания ими поделиться.
— Потом зайдем к нам, я тебе фотографии из Римини покажу, — трещала Маринка. — Мы две пленки напечатали — кстати, пошли, купим какой-нибудь фотоальбом с пальмами. У нас и видео есть…
Так вышло, что мы с Маринкой внезапно помирились. Чудесное совпадение: я как раз сидела над телефоном, собираясь ей позвонить и воздать хвалу ее проницательности по поводу Тлалока, когда Маринка позвонила сама и как ни в чем не бывало позвала гулять «по нашим старым местам». Слушая ее жизнерадостный треп, я невольно начала сомневаться: а ссорились ли мы вообще?
— А мне ведь даже не вспомнить, из-за чего мы с тобой поссорились, — решилась я затронуть опасную тему. — Прикольно, да? Наверно, всегда так бывает.
— Я тоже конкретной причины не помню. Зато помню, как ты меня весной раздражала, — заявила Маринка. — И видом, и поведением — всем. Даже твой голос меня бесил, не говоря уже о том, что ты говорила…
Маринкина откровенность повергла меня в легкий шок.
— Правда? А я не знала… Почему? — растерянно спросила я.
Маринка пожала плечами, глядя при этом куда-то вбок.
— Понимаешь… ты с тех пор, как перешла учиться к Антонине, совсем зазналась. Вот ты все время на Погодину жаловалась, а мне казалось, что ты сама ничем не лучше ее. Знаешь, как противно, когда человек считает себя лучше всех и постоянно демонстрирует это окружающим…
— Я ничего не демонстрировала! — возмутилась я. — Что за бред?!
— А Макса кто мучил?
— Да он сам себя мучил! При чем тут вообще Макс?
Маринка сердито сверкнула на меня глазами:
— Ты с ним обращалась, как с мальчиком на побегушках. А последнее время и со мной так же. Распоряжалась, приказывала — туда идем, туда не идем!
— Но я же…
Я хотела сказать: «Я же и правда лучше тебя знаю, что делать», — но вовремя прикусила язык. Даже если это и правда, то высказать ее Маринке — только еще раз обидеть ее. Но какого бреда она нагородила обо мне! Я, оказывается, зазналась…
— Я же хотела, чтобы нам было весело, — уныло закончила я.
— Странные у тебя понятия о веселье, — свысока сказала Маринка.
— Странные, — согласилась я и вдруг поняла, что совершенно не хочу рассказывать Маринке о летних приключениях. Что толку говорить обо всем том, что казалось таким страшным и чудесным: о глюках и опасностях серого мира, о таинственной Книге Корина и свихнувшемся на ее почве Джефе, о многократно превращенной Эзергили, старом интригане Хохланде, обо всем прочем, если в ответ пожмут плечами и посмотрят, как на чокнутую. «Мы с ней совсем разные, — подумала я, глядя на Маринку. — Как будто из разных биологических видов. Ей совершенно неинтересно то, что интересно мне. А мне смертельно скучно то, что интересно ей. Поэтому нам никогда не понять друг друга. Что же с этим делать? Ведь раньше все было не так!»
— А помнишь, как мы в пятом классе духов вызывали? — вспомнила вдруг я.
Маринка посмотрела на меня удивленно, а потом вдруг засмеялась:
— В ванной? А как же! Ты тогда сказала, что надо сидеть тихо, и мы услышим голоса мертвецов. Мы притаились, и вдруг в вентиляции ветер как завоет!
— Откуда ты знаешь, что ветер? — из вредности спросила я.
— А кто — мертвецы, что ли?