Дракон мелового периода

— Нет, девчонка симпатичная, энергичная… Но противная! А наглая какая! Помнится, обедаем это мы во дворе под яблоней, а она влезла на крышу сарая и сидит. Ей мать говорит: слазь с крыши, коровища! А она — хрен вам с маслом!

— Ну не при детях же, — укоризненно взглянула мама на папу.

— Ей батя кричит — слазь, дылда! — не унимался папа. — А она — хочу и сижу. Не нравится — залезайте сюда и снимайте меня. И ведь так и не слезла. Батя ее звал в детстве «Манька-Росомаха»…

От таких разговоров у меня пропадало всякое желание знакомиться со страшной троюродной сестрой. Но, впрочем, моего мнения никто и не спрашивал. Папа объявил, что выезд состоится в ближайшую пятницу; путешествовать мы будем на собственной машине, и всего-то сутки; уикэнд родители проведут в Утишье, после чего уедут обратно в город, а меня бросят на произвол судьбы у тети Нины. Вернусь же я сама на поезде, через месяц-полтора-два.

От родительских планов я отбивалась весь вечер. Но, ложась спать, вдруг подумала — почему бы и нет? Что мне здесь делать — перед теликом в депрессии и одиночестве сидеть? «Может, эта жуткая Машенька меня там грохнет, и на этом мои страдания закончатся», — оптимистично подумала я, проваливаясь в сон.

* * *

— Гелечка, проснись! — услышала я мамин голос. — Выгляни-ка в окно!

Я уселась на заднем сиденье автомобиля, где проспала всю дорогу, и увидела, что нашу машину преследуют байкеры. Целый отряд парней на мотоциклах с ревом и треском несся по обе стороны от нас. Это были, наверное, самые жалкие байкеры на свете: тощие мальчишки в ватниках верхом на замызганных «Явах» и «Уралах». Мне вспомнились настоящие байкеры, которых я несколько раз видела в Питере: брутальные мужики на своих сияющих монстрах, в темных очках, в кожаных банданах и фирменных куртках с волком на спине двигались величественно и зловеще, как звено истребителей. А эти напоминали стаю, в лучшем случае, шакалов.

— Чего им от нас надо? — зевая, спросила я.

— Делать им нечего, — буркнул папа, нажимая на газ. — Шпана. Ну вот, прокатились с почетным эскортом. В каждой деревне одно и то же.

За окном промелькнули какие-то серые крыши, и снова начался лес. А дорога становилась все хуже и хуже. Меня мутило и укачивало, но я не просила остановиться — хотелось скорее отмучиться.

Пока мы ехали по шоссе, я сидела на переднем сиденье, изучая карту; позднее, когда машина свернула на проселок и углубилась в поля, я перебралась назад, где то дремала, то смотрела в окно, то страдала от тряски.

До Утишья мы добрались уже на закате. Машину последний раз тряхнуло на ухабе, и я окончательно проснулась.

— Наконец-то, — вытирая лоб, сказала мама. — Боже мой, какая тяжелая дорога!

Еще не отойдя от дремы, я выбралась наружу, и передо мной распростерся сельский пейзаж — пыльная грунтовка в огромных колдобинах у обочин, пижма и лебеда в половину человеческого роста, повсюду бесконечные огороды с сочной изумрудной капустой и цветущей картофельной ботвой, среди них — большие серые избы, окруженные лабиринтами всяких пристроек и сараев, за огородами — поля, и со всех сторон черной бахромой вдоль горизонта — лес.

Папа вылез из-за руля и принялся разминать спину. Мама глубоко вздохнула:

— А воздух-то какой чистый!

— А по-моему, тут чем-то пованивает, — пробормотала я.

— Где же наши родственнички? — поинтересовался папа, заглядывая через дощатый забор в ближайший двор. — Почему не встречают?

— Нина! Тетя Маша! — закричала мама, приоткрыв калитку. — Свои приехали!

Не прошло и полминуты, как во дворе раздались приветственные возгласы, и мы оказались в объятиях родственниц. С тетей Ниной я была знакома и раньше, с тех пор, когда она приезжала в Питер от чего-то лечиться и жила у нас, а с двоюродной бабкой познакомилась впервые — бабка, тоже Маша, оказалась мелкой, жилистой, с цепким взглядом, в белой косынке, повязанной на манер первых комсомолок. Выразив ритуальный восторг от встречи с мамой и папой, родственницы принялись вертеть во все стороны меня, критически высказываясь насчет моего чахоточного внешнего вида и обещая превратить за ближайший месяц в жирного, пышущего здоровьем розового поросенка.

— А где ваша Машенька? — спросила мама.

— Да носится где-то с утра, шалава, — едко сказала бабка. — Ничего, небось скоро явится. Как узнает, что городские приехали, так и прискачет поглядеть.

Улучив момент, я отошла от женщин и уселась на травке у обочины. Меня еще слегка мутило после дороги, а земля казалась такой приятно твердой и устойчивой. У машины открыли багажник, и папа с каким-то потрепанным мужичком, которого мне не представили, начал таскать в избу вещи. Я перевела взгляд на панораму улицы и увидела вдалеке тучу пыли. Туча с ревом приближалась. Вскоре уже можно было разглядеть внутри нее мотоцикл.

— А вот и Машка, легка на помине, — услышала я голос тети Нины и вскочила на ноги.