Дракон с королевским клеймом

Бахнуло так, что мигом заложило уши. А потом, словно в самом худшем из кошмарных снов, Вельмина посмотрела на Солветра, стоящего в коридоре. В его руках еще дымилось ружье. Вельмина перевела взгляд на Итана – тот медленно отнял ладонь от живота. На белой, только что купленной сорочке расплылось жуткое пятно, в потемках кажущееся черным. Вельмине показалось, что она сходит с ума: Итан усмехнулся, покачал головой, затем поднес к глазам окровавленную ладонь – и медленно, очень медленно осел на пол.

То, как гулко стукнулась его голова о каменные плиты, внезапно привело Вельмину в чувство.

– Итан! – взвизгнула она, бросаясь к нему.

Он лежал на боку, подогнув ноги, и глаза его были закрыты.

– О, – простонала Вельмина, – что ты наделал? Зачем?

Она едва осознавала, что рядом на колени опустился Солветр.

– Госпожа, я предупреждал его…

– Ты дурак, – выдохнула она. – Что ты натворил?

– Он вас обидел! Я все слышал! И видел! – внезапно взвизгнул дворецкий. – А мы… мы вас так любим, госпожа! Еще всякое отребье на вас руку не поднимало!

– О, боги, боги… – неосознанно шептала Вельмина. – Ты убил его. Что ты наделал?!

Ее колотил жуткий озноб. Но все-таки, стоя на коленях над неподвижным телом, Вельмина нашла в себе мужество пощупать пульс. Это было… почти невозможно: прикоснуться к гладкой, упругой коже на крепкой шее. Едва подушечки пальцев дотронулись до нее, все тело словно молнией прошибло. Но она… все ж таки смогла услышать. Сердце Итана билось, неровно, рвано – но еще билось.

«Дыши, пожалуйста, только дыши».

Она и сама не понимала, что с ней творится. Казалось, что если сердце Итана вдруг остановится, то и ее тоже… какие глупости, она его совсем не знает… Но это ощущение живого тепла под пальцами, это жалкое, удивленное выражение, застывшее на бледном лице, таком удивительно знакомом, но воспоминания ускользают, какие-то неправильные… Тот, другой, которого она помнила, все же был не таким – или же ей всегда казалось, что не таким.

И невесть откуда взявшийся порыв обхватить руками его голову, прижать к груди, забирая всю боль, и долго-долго сидеть, перебирая пальцами каждую прядь.

Она встряхнулась, приходя в себя. Определенно, это какое-то наваждение!

Но, как бы там ни было, вдруг почувствовала прилив сил: дрожь унялась, и она снова была отстраненно-сосредоточенна, как будто ничего ужасного и не произошло, как будто наблюдала все со стороны.

– В лабораторию его, – скомандовала Вельмина сухо. – Немедленно, слышишь?

Глава 5. Птичка

Снова болело где-то глубоко внутри.

Но ведь подобное уже бывало, так ведь? Чему удивляться?

Лессия распорола живот, запустила туда руку и нещадно ковырялась, перебирая внутренности. И он ровным счетом ничего не мог сделать. Даже за руку схватить не мог, иначе бы уже схватил и раздавил ненавистное тонкое запястье. Серебряная куколка работает так, как положено…

И потому Итан нырнул в воспоминания.

Матушка. Ее лицо давно превратилось в расплывчатое бледно-розовое пятно, обрамленное каштановыми волосами. Так странно… он мог вспомнить по отдельности глаза – карие, в длинных пушистых ресницах, подбородок – узкий и маленький, как будто детский, то, как она поворачивает голову и видна золотая сережка в маленькой мочке… А целиком воскресить облик не получалось. И руки помнили, как гладили матушку по плечам, как обхватывали за шею, и пахла матушка нежно-сладко, и сама гладила по спине.

Что-то случилось тогда между ней и отцом…

И все, что осталось, – эти светлые, по-детски нежные воспоминания. В то время как Лессия ковыряется глубоко внутри, и как же он ненавидит ее, эту суку, как бы хотел удавить… Но не может, потому что на шее у королевы – серебряная куколка. А матушка гладит медленно по плечу, по щекам, ее тонкие теплые пальцы забираются в волосы, разбирают их на прядки, откидывая со лба, и, кажется, открой он сейчас глаза – и увидит наконец матушку целиком…

И так это было заманчиво, что он сосредоточился, собрался с силами – и действительно открыл глаза.

Теплые прикосновения мгновенно исчезли, и матушка, как и полагается миражу, тоже.

Над ним было перепуганное смуглое личико госпожи… как там ее, де Триоль.

А потом он вспомнил, что произошло, и оттого, что вспомнил, захотелось смеяться в голос – потому как смешно и глупо все у них получилось.

Он-то, глядя, как обхаживает смугленького воробышка наместник, думал о том, что все это до добра не доведет и надо бы озаботиться тем самым катализатором, который давала ему Лессия.

Но госпожа де Триоль почему-то оскорбилась. И даже попыталась ударить. А Итан больше не хотел, чтоб его били. И, словно демон из Бездны, откуда-то выскочил старикан с ружьем и пальнул. Неясно только, хотел припугнуть и случайно попал или стрелял намеренно, в живот, понимая, что такая рана окажется смертельной?