— Меня, можно сказать, здесь еще нет. Я пришел только за тем, чтобы задать один весьма странный вопрос.
— О-о! — удивленно воскликнула она.— Что же вы медлите, мистер Квин?
Эллери наклонился к ней ближе.
— У вас ничего не пропало?
— О чем вы? Что у меня может пропасть?
— Что-нибудь из личных вещей. Из одежды, например?
— Нет...
— Вы уверены?
— Ну, честно говоря... Я пока не осматривала свой гардероб.— Она рассмеялась, но, поскольку Эллери не поддержал ее смеха, замолчала.— Вы хотите подшутить надо мной, мистер Квин?
— Нет. Вам не трудно было бы незаметно пройти в свою комнату и проверить, все ли на месте? Предпочтительно, кстати, чтобы никто ни о чем не догадался.
Элис поднялась, глубоко вздохнула и, пригладив куртку, быстро направилась к дому.
Через десять минут она вернулась и сказала, вновь опускаясь в шезлонг:
— Странно, нигде не нахожу перчаток.
— Перчаток? — Эллери посмотрел на ее руки, крупные и очень ловкие с виду.— Какие они были, мисс Тирни?
Длинные, белые, для вечернего туалета. Я захватила с собой только одну пару.
— А вы уверены, что действительно их брали?
— Конечно, я же надевала перчатки к ужину.— Она совсем разрумянилась.— Джонни любит безупречно одетых женщин. Ненавидит нерях.
— Значит, белые вечерние перчатки... А больше ничего не исчезло?
— Не знаю.
— Вы тщательно все просмотрели?
— Ну да. Только не понимаю, кому они понадобились? В Брайтсвилле вообще перчаток не носят. Во всяком случае, люди, которые способны украсть.
То-то и оно. Мисс Тирни, не откажите в любезности, не сообщайте никому ни о воровстве, ни о моих расспросах.
— Разумеется, как пожелаете.
— Кстати, а куда подевались остальные?
— Поехали в аэропорт встречать секретаршу Марша мисс Смит. Самолет прибывает около половины шестого. А Анни и Морис готовят на кухне ужин.
— Морис Хункер?
— А разве есть еще какой-то Морис? — улыбнулась Элис Тирни.— Вы наверняка его знаете.
— О, да! А кто такая Анни?
— По фамилии Финдли. У ее брата Гомера был гараж на Плом-стрит.
— Ах, вот как! И что же он сейчас поделывает?
— Скончался,— ответила Элис Тирни.— От сердечного приступа. Я лично закрыла ему глаза. Уже шесть лет прошло.
Эллери распрощался и удалился, размышляя и о смерти Гомера, и о других вещах.
Инспектор Квин тем временем съездил в городок и вернулся гордый тем, что сделал там открытие. Он обнаружил магазин, неизвестный Эллери, торгующий свежей рыбой, «почти не охлажденной, мой мальчик. Понимаешь, если рыбу переморозить, она потеряет аромат. Вот погоди, каким ужином я тебя угощу!»
— Что ты сказал, отец?
— Я сказал «погоди». Не будь невнимательным.
Ужин и вправду получился роскошным, и Эллери отдал ему честь по заслугам. Но когда позднее инспектор предложил прокатиться в город посмотреть один из «этих» эротических фильмов, он приуныл.
— Отчего бы тебе не смотаться одному, отец? У меня сегодня нет настроения идти в кино. Даже на эротику.
— Временами ты меня удивляешь. Что у тебя на уме?
— Да ничего, просто послушаю музыку, выпью...
— Блажен, кто верует,— буркнул отец и, как ни странно, действительно укатил в одиночестве.
Эллери, конечно, не собирался наслаждаться Моцартом или исследовать интернациональное содержание бара. Как только шум мотора затих вдали, он надел черную куртку поверх светлого пуловера, взял из кладовки фонарик, включил магнитофон и, оставив свет в комнатах, выскользнул за порог.
Наступило новолуние, и на улице было так темно, как бывало только в окрестностях Брайтсвилла. Прикрывая фонарик рукой, Эллери направлялся к особняку. Вечер казался удивительно неприятным.
Если бы инспектор сейчас спросил у него, зачем он туда идет, Эллери не сумел бы ответить. Он и сам не знал хорошенько, просто из головы никак не выходили три кражи в доме Бенедикта.
Что-то в них было до сумасшествия логичным. Вечернее платье, модный парик и длинные перчатки. Настоящая головоломка. Все три предмета имели, разумеется, какую-то ценность. А поскольку ценность — понятие относительное, то не исключалось, конечно, воровство из материальных соображений. Однако внутренний голос, который редко его подводил, отвергал подобный вариант. Версия о том, что вещи похитили с целью использования их по прямому назначению, совсем никуда не годилась. Если кражу совершила одна из бывших жен, то, отводя от себя подозрения, она вынуждена была заявить, что также лишилась какого-то туалета. Абсурдная мысль: к чему тогда столь дикий набор? А если виновата горничная из Брайтсвилла, то где она сможет носить все это, не возбуждая подозрений?
Мориса Хункера он отмел сразу. Старик янки не стащил бы ни у кого ни крошки, даже умирая с голоду. Анни Финдли, конечно, представляла собой величину неизвестную, и проще всего было решить, что она не устояла перед красивыми вещами, не подумав о последствиях. Но такая разгадка была бы слишком примитивной.