Дайм тяжело сглотнул, собрался что-то ей сказать — она ощущала его отчаянную надежду на примирение, на божественное чудо, на что угодно…
Открыть рот Дайм не успел. Волна эфирного возмущения окатила их обоих, заставив все волоски на коже стать дыбом. Испуганных фей сдуло, разом замолкли цикады, флейты и журчание фонтана. Лес Фей сомкнул ветви вокруг них с Даймом, ограждая от опасности.
— Тигренок! — выдохнула Шу в страхе.
— Роне! — одновременно с ней вскинулся Дайм.
Они оба рванули в сторону башни Рассвета, к эпицентру возмущения — проламываясь сквозь внезапно выросшие посреди аллеи кусты, в страхе забыв о самой возможности пройти порталом. В кронах прошелестел недовольный вздох, кусты расступились. Напряжение эфира нарастало, черные, красные и фиолетовые нити дрожали и свивались змеями. Шу еле поспевала за Даймом, бегущим со всех ног.
Но почему-то башня Рассвета не приближалась.
— Бесполезно! — Дайм резко остановился и поймал ее. — Мы на том же месте.
Но Шу попыталась вырваться, отказываясь сдаваться.
— Тигренок! Дайм, он же убьет!..
Жесткая ладонь зажала ей рот.
— Тихо, послушай! Да послушай же ты! Все уже кончилось, — сказал Дайм таким мертвым голосом, что Шуалейду продрало морозом.
Эфир все еще дрожал, как дрожит пруд после упавшего камня, у входа в башню темного шера клубились обрывки злости и боли. Лес Фей снова был обыкновенным парком — и в нескольких шагах впереди журчал все тот же фонтан с русалкой.
Вот только Тигренка нигде не было. А Дайм снова обнимал ее, закрывая от всего мира крыльями из чистого света с редкими перышками цвета Бездны.
— Сначала танцевать, ваше прекрасное высочество, — велел Роне, даже не давая себе труд замаскировать приказ под галантную просьбу. — Подарите мне это рондо!
Ристана послушалась. Нехотя подала руку и позволила себя увести.
— Жалкий трус, — прошипела она, напоказ улыбаясь.
Ее бессильная злость была прекрасна. Изысканный десерт. Которым Роне непременно бы насладился, если бы…
Если бы ему не хотелось немедленно сдохнуть.
Светлый шер закрылся от него. Сделал вид, что Роне не существует. Нет, даже хуже. Что Роне — лишь одна из второстепенных фигур в партии очередного политического хатранжа. Бросил на него короткий взгляд, уронил незначительную фразу — и отвернулся. К ней. К глупой никчемной девчонке, к предательнице! К той, которая променяла светлого шера Дюбрайна на какого-то мальчишку-раба. Как? Как он мог?
Лучше бы, право слово, этот мальчишка успел убить. Тогда Дайм немного погоревал бы и пришел к Роне, а Роне сделал все, чтобы его горе забылось как можно скорее.
Соблазнительная идея. Ужасно соблазнительная идея. Так хочется поверить, что это сработало бы!
Но не выходит.
Дайм ее любит. Это прекрасно видно — золотое сияние ярче солнечного света окутывает этих двоих, отблеск его ложится на убийцу за креслом Шуалейды.
— До чего ты докатился, Роне, — вырвало его из упаднических мыслей очередное шипение Ристаны. — Нельзя же настолько бояться! Еще немного, и начнешь скулить и вилять хвостом, как побитый пес!
От правоты ее слов стало еще больнее. Но когда он, темный шер Бастерхази, признавал оскорбительную правоту бездарных?!
— Тебе самой не помешало бы немного поскулить и повилять хвостом, милая. И вместо того, чтобы кусать единственную руку, которая может тебя защитить, сказать мне спасибо.
— Тебе?! Трус! Иди, поваляйся у Дюбрайна в ногах, докажи ему свое смире-е-ение.