Драконяша для отшельника

— Боже… — опять заводит она свою шарманку, когда я, уже полностью, до основания войдя, легко подбрасываю ее, чтоб удобнее посадить на себя. Чтоб слаще было трахать. — Боже-боже-боже…

— Не, тут только я, Дракош… — шепчу ей в мягкие, дрожащие губы, — только я. Меня зови.

И двигаюсь. Она тут же стискивает гладкие бедра, обхватывает меня за шею, прижимаясь всем телом, взволнованно и сбито дышит, утыкаясь носиком в шею, пока я, на пробу, на раскачку, скольжу вперед и назад в узкой, такой гостеприимной влажности, выбивая каждым движением слабое “ах”.

Мне настолько в кайф то, что происходит, настолько нравится в ней, настолько это, блять, долгожданно, что не хочется спешить. Хочется это все длить и длить.

Но, с другой стороны, невыносимо тянет ускориться.

И я делаю это, поудобней прижав Драконяшу к стене и стиснув ее так, чтоб лишний раз шевельнуться не могла.

Мне сейчас глубоко похер на ее удовольствие, мое — важнее! Слишком долго ждал! Слишком долго мучила!

Валя стонет мне в шею, все громче и громче с каждым толчком, целует мокрыми губами, и от этого мурашки по коже и кайф внутри.

Конечно, зверь, который слишком долго сидел в клетке, глух к ласке сейчас, но я все восполню! Потом. Обязательно!

А сейчас… Бляха, просто позволь мне взять все, что хочу. Все, без чего помру прямо тут!

Долго я не выдерживаю, естественно.

Слишком сладко, слишком горячо.

В финале отрываю от себя Валю, прижимаю за шею к стене, жадно глядя в покрасневшее от возбуждения лицо, в закатывающиеся от удовольствия глаза и не останавливаясь ни на мгновение.

Наши тела соединяются в бешеном ритме, самом жестком из возможных, она внутри дико узкая и, клянусь, пульсирует, сжимая меня! И смотрит, широко распахнув ресницы, и взгляд такой невинный, что зверь во мне рычит довольно, получая то, до чего так долго добирался! Кайфуя от своей добычи!

Я сжимаю пальцы на тонком горле, перекрывая доступ кислорода, и Валю начинает трясти от прихода. Глаза закатываются, губы дрожат в уже несдерживаемых, громких стонах, а внутри она меня с такой силой стискивает, что не успеваю выйти.

С диким рычанием кончаю в нее, прошивая нежное тело последними жесткими толчками и глядя в заплаканное, возбужденное лицо.

И, клянусь, после такого и сдохнуть не страшно.

Прямо тут.

На пороге собственного дома.

Глава 23

Драконяша

— Боже… — меня зациклило на этом слове, однозначно. Никаких других даже в голове не пробегает, пока он… Пока он меня трахает. Грубое, плохое слово, но другого для обозначения его конкретного действия просто нет. — Боже, боже…

Надо бы сменить плстинку, но не получается.

“Боже” никуда исчезать не собирается.

Как появилось в самом начале, когда он закинул меня в дом, словно котенка за шкирку, не позволив больше ни одному гнусному слову коснуться ушей, так и осталось.

Билось в голове набатом, когда я суетливо бегала вперед и назад по гостиной, тревожно вслушиваясь в происходящее во дворе.

Скулило, когда раздались выстрелы…

Шептало, когда наступила тишина. Гробовая. Мертвенная.

Кипело, когда нашла в себе смелость выглянуть в окно и оценить всю картину происходящего.

Гремело, когда неистово стучала в двери, обезумев, пытаясь вырваться из клетки, словно птица на волю.

Замерло, когда… Когда увидела его, с бешеными, дурными глазами, всего испачканного, перемазанного кровью… Мне тогда показалось, что его. Его кровью.

И стало больно. И безумно. И я кинулась, приговаривая свое “боже, боже, боже”… По крайней мере, оно у меня в голове стучало все то время, пока ощупывала, осматривала, пыталась найти, где больно, где ранен, пока ругала его, обзывала дураком, ненормальным, еще как-то обзывала…

И взвизгнуло в недоумении, когда… поцеловал.

Опять! Опять поцеловал! И в этот раз горячее, чем в прошлый! И еще грубее! И стиснул так сильно! Так больно!

А я… Я даже не поняла, что происходит. Вернее, поняла, конечно, не совсем же ненормальная, но почему-то подумала, что это опять у него такая реакция на стресс… Ну, как в прошлый раз.

И сейчас все прекратится.

Стоило решить для себя это, как сразу поменялся градус. Когда он целовал меня раньше, толком не удалось прочувствовать все до конца.

И вот теперь… Мне захотелось это сделать. Он же все равно в итоге придет в себя и успокоится… И отпустит. Так почему бы не воспользоваться ситуацией?

Воспользовалась…

Честно говоря, я думала, что, после Аргентины и, особенно, после твари Рассохина, я от прикосновений мужчин буду только потом ужаса покрываться… Но Антон Буров полностью опроверг эту теорию.

В первый раз, не скрою, был легкий обморок даже от неожиданности, но никаких непрятных эмоций я не испытала.

А вот сейчас… Сейчас вообще все по-другому было.

Его губы, такие жесткие, такие напористые, почему-то не приносили боли, его руки не терзали страхом и неминуемым продолжением… Нет. Он целовал так, как, наверное, все делал в этой жизни: словно через минуту конец света, и ничего, вообще ничего больше не будет.

Он и меня этим заразил.

А как иначе можно оправдать то, что я ответила?