Откуда-то налетел сквозняк; боярин остановился, чтобы запахнуть шубу, а меж тем за спиной послышались шаги. Мане подумал, что по лестнице начал взбираться другой постоялец, тоже пожелавший подняться в свою комнату, поэтому боярин, продолжив путь наверх, решил поторопиться. Несмотря на то, что высокопоставленному человеку — да к тому же пожилому! — следует проявлять степенность, очень неприятно было чувствовать, что за спиной у тебя находится кто-то, и оттого Мане поднялся по лестнице со всей возможной поспешностью.
Человек, шедший позади, не отставал, а когда Мане ступил на половицы второго этажа, то оказался даже задет локтем этого неизвестного преследователя, протиснувшегося вперёд.
— Вот наглец, — проворчал Мане больше для себя, поскольку полагал, что незнакомец может и не понять румынскую речь. — Все вперёд лезет.
— Ты ведь и сам таков, — вдруг по-румынски ответил наглец, повернувшись. — Ты не согласился занимать последнее место в совете. Тебе захотелось занять первое.
Мане Удрище опешил, пристально взглянул в лицо нежданному собеседнику и вздрогнул.
— Знобит тебя, Мане Удрище? — спросил незнакомец и добавил. — Мне и самому на тебя смотреть холодно. Как ни гляну, тоже знобит, — он зябко передёрнул плечами.
— Ты кто? — спросил боярин, но спросил больше для порядка. При свете свечи, которую держал Манев слуга, слишком ясно проступали в незнакомце знакомые черты.
— Я сын того человека, ныне покойного, которого тебе напоминаю, — прозвучал ответ. — Ты не узнаёшь меня, Мане Удрише? Мне было пятнадцать лет, когда мы виделись в последний раз. Ты среди прочих провожал меня, когда я с отцом поехал в Турцию. Помнишь?
Боярин поклонился в пояс:
— Прости, что сразу не узнал, господин Влад, сын Влада. Но ведь ты передал, что будешь ждать меня близ Брашова...
Влад не дал собеседнику договорить:
— До Брашова и здесь близко — всего один день пути. Пусть это не то место, но оно, как мне кажется, для разговора ничем не хуже.
Мане промолчал. Он предпочёл бы беседовать не в такой поздний час и на свежую голову. Знал бы, что встреча состоится сегодня, конечно, не стал бы пить вино, даже разбавленное, однако выбора уже не осталось.
— Пройдём-ка в твою комнату, — сказал Влад. — У меня в этом трактире комнаты нет, а в коридоре беседовать неудобно.
Боярин кивнул, его челядинец пошёл вперёд по коридору, следом — Влад, следом — сам Мане, а тут по лестнице поднялся Войко, и тогда пожилой боярин понял, кем являлся "сербский купец" на самом деле.
Затем Мане и Влад прошли в комнату, а слуги остались снаружи. Войко за плечо придержал Манева челядинца, хотевшего было зайти, и сам тоже остался в коридоре — охранять покой господина, пусть эта предосторожность казалась излишней. Мане Удрище не привёл с собой тех, кто хотел бы поймать Дракулова сына, и Войко об этом знал, поскольку вместе с Нае исследовал всю окрестность вокруг трактира прежде, чем в него так шумно ввалиться.
Пожилой боярин поставил свечу, взятую из рук челядинца, на стол и остановился, ожидая, пока собеседник куда-нибудь присядет, ведь садиться, пока твой будущий государь на ногах, не полагалось.
Увы, будущий государь садиться не спешил. Глянув на небольшую лавочку у стены, на табурет посреди комнаты, на два резных кресла возле стола и, наконец, на кровать, которая тоже могла служить сиденьем, Влад никуда не присел и просто опёрся спиной о стену, скрестив на груди руки.
— Что так хмуро смотришь, Мане? — насмешливо произнёс он. — Не рад меня видеть?
Боярин действительно смотрел хмуро:
— Я полагал, что при встрече ты станешь спрашивать меня не об этом, Влад, сын Влада. Неужели, тебе вправду любопытно, рад ли я?
— Конечно, — ответил Влад. — Мне весьма любопытно, что чувствует предатель, встретившись с сыном того, кого предал.
— Чувствует надежду, — ответил Мане.
— Надежду на что? На прощение?
— Надежду на то, что сын окажется не таков, как отец.
— И в чём же я должен оказаться не таков, как мой отец?
— Я надеюсь, что ты будешь справедливым, — ответил боярин. — Твой отец не был справедлив.
— А я полагаю, что был, — твёрдо произнёс Влад.
— Нет, твой отец не был справедливым. Твой отец был добрым человеком, — Мане не смог удержаться от ехидной усмешки, хоть и понимал, что эта усмешка ему лишь повредит. — Видишь ли, в чём дело, Влад, сын Влада... быть справедливым в равной степени ко всем государь способен. А вот быть добрым одинаково ко всем государь не в силах. Кому-нибудь обязательно не угодишь. И так вышло, что я оказался тем, кому твой отец не угодил. Лучше б он был справедлив. Тогда, наверное, я не сделал бы то, что сделал.
— Хочешь переложить на моего отца вину за своё предательство? — грозно спросил Дракулов сын.
— Нет, — опять усмехнулся Мане, — я всего лишь хочу объяснить тебе Влад, сын Влада, что справедливым государем быть лучше, чем добрым. Посмотрим, примешь ли ты этот мой совет, но я советую тебе от чистого сердца.
— Мда, я удивлён, — задумчиво проговорил Влад. — Я-то думал, что предатель, который ищет прощения, должен у меня в ногах валяться, а он даёт мне советы.
Боярин покачал головой: