Драконий пир

Однако Влад не склонен был полагаться на везение. Ещё в Сучаве, упражняясь с мечом, дабы впоследствии сразиться один на один с Владиславом, он говорил себе, что в поединках побеждает не тот, кому везёт, а тот, кто лучше подготовился. Вот и теперь следовало предпринять что-то, чтобы бояре в решающую минуту покинули Владислава не наверняка, а совершенно точно.

"Как видно, придётся всё-таки принять от Мане Удрище услугу, от которой я поначалу отказался, надеясь на турецких воинов, — понял Влад. — Мане через своего сына Драгомира предлагал мне помощь в возвращении трона. Вот и пускай поможет. Пускай сплетёт заговор, подобно тому, как уже однажды сплёл".

* * *

Сентябрьские ночи в горах холодны. Казалось бы, лето ушло ещё не вполне, ведь днём солнце припекает так, что в кафтане жарко, но наступает ночь, и уже чувствуется дыхание зимы — такое явственное, что даже шубы кажется мало.

Вот почему боярин Мане Удрище, остановившись на ночлег в трактире горной деревушки и теперь сидя за столом в общей обеденной комнате, зябко кутался в шубу. На столе стояло две толстые свечи в подсвечниках, но горели они неярко и давали тепла не больше, чем света.

Слуги боярина, сидя за тем же столом, но в некотором отдалении от господина, молча доедали ужин. За соседними столами, тоже при свечах, сидели другие постояльцы, пили, разговаривали.

Мане Удрище засиделся допоздна. Ёрзал на лавке, попивая из глиняного стакана подогретое разбавленное вино. Казалось, этот напиток должен был хоть на время сделать боярина весёлым и беззаботным, но лицо Мане оставалось хмурым и задумчивым.

Те, кто не знал этого человека, конечно, не могли, глядя со стороны, понять, о чём он думает, да и те, кто знал его, не могли бы угадать точно. Уж они-то давно уяснили, что Мане — человек непростой и даже противоречивый.

Те, кто знал Мане очень хорошо, понимали, что думает он о встрече, которая ему вскоре предстоит. Уезжая из Тырговиште, этот боярин делал вид, что едет в дальнее имение собрать оброк и заодно проверить, не подворовывает ли управляющий, а ведь на самом деле Мане по зову Влада, Дракулова сына, отправился в Трансильванию!

Когда Мане сидел за столом в трактире, то, конечно, размышлял о том, что встреча с Владом должна состояться уже завтра, в местечке Сэчеле, которое располагалось рядом с немецким городом Брашовом, но было населено румынами, поэтому встреча двух приезжих румын там не привлекла бы к себе внимание.

Разумеется, Мане размышлял о том, как приедет в Сэчеле, и что скажет человеку, которого не просто сделал сиротой, а лишил многих родственников — отнял отца, старшего брата и даже невесту отнял. Пусть Влад письменно обещал Мане, а также Маневу брату Стояну, что дарует им обоим прощение, если эти двое сойдут с пути предательства и обмана, но ведь даже письменное обещание можно нарушить. Если тот, кто дал обещание, впадёт во гнев, то возможно всякое.

Боярин не мог не думать о предстоящей беседе с Владом, пусть и обещавшим простить, но всё равно видевшим в Мане предателя. Вот предателю и следовало хорошенько подумать, с чего начать завтрашнюю беседу, как продолжить и как выразить то или иное, чтобы, упаси Бог, не получилось двоякого смысла. Мане Удрище прожил немало, повидал немало, седина явственно виднелась в бороде, но такие разговоры разговаривать ему до сих пор не доводилось. Как же вести себя?

Этим размышлениям боярина помешали вновь прибывшие постояльцы — весьма шумные. Мане Удрище очень неодобрительно посмотрел на светловолосого здоровяка, ввалившегося в трактир уже совсем поздно вечером.

Здоровяк говорил по-румынски, но его манера произносить слова выдавала в нём инородца — серба. Много сербов переселилось в Трансильванию с тех пор, как турки начали совершать походы в сербские земли, и Мане об этом знал, так что ничего не заподозрил.

Не вызвало удивления у боярина и то, что серба в качестве слуги сопровождал не такой же серб, а румынский паренёк. Если серб являлся купцом, то удивляться не стоило, ведь купцы брали к себе в слуги всех подряд, а не только соплеменников, как делала сербская знать, даже оказавшись на чужбине.

Не вызвал подозрения у Мане и третий посетитель, который тёмной тенью прошёл в трактир вслед за первыми двумя и молча сел в углу. По поведению этого третьего нельзя было понять, являлся ли он спутником шумного серба или приехал сам по себе, однако небрежный взмах руки, подозвавшей трактирщика, не позволял принять такого посетителя за ещё одного слугу, как паренька-румына. Третий прибывший казался человеком важным.

Впрочем, Мане особо не разглядывал новоприбывшую троицу. Его слишком занимали собственные мысли, не оставляя времени пристально изучать всех, кто входил в трактир. Из-за тяжких дум даже спать, несмотря на поздний час, расхотелось, и потому боярин сидел, пока один из его челядинцев не напомнил, что вставать завтра придётся рано, да и комната наверху для господина давно готова.

Вот тогда-то Мане Удрище устало поднялся и, следуя за слугой, несшим свечу, неторопливо пошёл по лестнице на второй этаж.