Это казалось хорошо, но в то же время плохо. Хорошо, потому что беглец по-прежнему оставался вхож во дворец, а плохо, потому что Богдан не внял совету.
Влад сделался мрачным. Особенно мрачнел, если видел, что у кого-то из Богдановых бояр шуба с волчьим воротником. Это казалось дурным предзнаменованием. Уж слишком много обреталось при дворе разного бездельного боярства. Эти люди становились гостями на пирах, но устроиться на службу к Богдану не торопились и как будто ждали чего-то. Даже в совете среди бояр попадались те, кто проявлял странную лень — дескать, незачем выслуживаться у государя, чей век на троне окажется недолог.
Во время беседы, окончившейся отповедью за непочтительность, Влад пытался предупредить Богдана на счёт этих бояр тоже, но молдавский государь только отмахнулся, как отмахивался в своё время Александр, говоря, что ничего с такими нерадивыми слугами поделать нельзя.
— По-твоему надо схватить бояр до того, как они совершили предательство? — удивлённо говорил Богдан. — Но если преступление ещё не совершено, как же за него наказывать?
Влад возражал:
— Когда измена уже вызреет и совершится, хватать будет поздно. Ведь не считается же грехом истреблять волков до того, как они зарезали хоть одну овцу.
— Глупец! — отмахнулся Богдан. — Волки это же не люди.
К тому времени Войко, вернувшийся из Румынии, поведал своему господину о множестве историй, связанных с гибелью Владовых родных, и это тоже не способствовало тому, чтобы Влад повеселел.
Недавний румынский государь слушал эти истории каждый вечер, навозившись со Штефаном и вернувшись к себе в домишко на окраине Сучавы. Это стало чем-то вроде обычая — в конце дня сидеть на пристенной лавке и внимать своему слуге-сербу, который, устроившись на табурете у печки, медленно, почти нараспев, рассказывал, глядя перед собой, но в то же время куда-то вглубь своей памяти.
На слушание ушло много вечеров, потому что Войко не мог сразу удержать в голове всё, что узнал в Румынии, а записей, конечно, не вёл. Временами случалось, что рассказ о некоем происшествии, вроде бы законченный, на следующий вечер продолжался, потому что Войко вдруг вспоминал ещё что-то об этом.
Во время рассказов Влад продолжал складывать в уме историю боярского предательства. Снова и снова представлялась ему комната в доме боярина Мане Удрище, и всё больше там становилось людей. К самому Мане, его брату Стояну, Тудору, а также двум престарелым боярам, Станчулу и Юрчулу, которые подобно Мане и Стояну были братьями, добавился ещё один заговорщик — Димитр, служивший при Владовом отце начальником конницы.
Влад полагал, что начальника конницы вовлекли в заговор уже после того, как получили от Яноша ответное письмо. Конечно, венгр потребовал от заговорщиков оказать услугу, чтобы убедиться в серьёзности их намерений, и эта услуга определённо была связана с будущей битвой. Заговорщикам следовало помочь Яношу победить, а в этом деле начальник конницы Димитр мог оказаться весьма полезным.
Влад очень ясно представлял, как Мане уговаривал Димитра, а остальные бояре, сидящие за столом, по мнению Влада, не вмешивались и лишь навострили уши.
"Мы хотели посоветоваться с тобой, Димитр, — должен был говорить Мане, по обыкновению вкрадчиво. — Мы весьма обеспокоены исходом будущей битвы".
"А почему мы говорим об этом сейчас, а не на совете у государя?" — конечно, спросил начальник конницы.
"Увы, государь нас не слушает, — наверняка, вздохнул Мане. — Мы все были на совете и помним, как ты говорил, что у Янку конница сильнее, чем наша".
"Да, я говорил это", — Димитр, возможно, вздохнул.
"Мы также помним, что государь ответил тебе, — должно быть, продолжал Мане. — Он ответил, что не надо робеть перед врагом, и что храбростью часто восполняется недостаток сил, однако ты, насколько мы можем судить, не очень-то был согласен".
"Да, я и сейчас полагаю, что наш государь не видит всей опасности нашего положения", — Димитр, конечно, думал именно так, а Мане не мог этим не пользоваться:
"На совете ты не сказал, что нам возможно сделать для усиления войска".
"Не знаю, что делать, — наверное, Димитр начал хмуриться от неприятных дум. — Я и на совете говорил, что не знаю".
"А не лучше ли нам избежать битвы вовсе?" — должен был произнести Мане, поняв, что Димитр отчаялся и выхода не видит.
"Наш государь намерен воевать", — всё так же угрюмо мог произнести Димитр.
"А если бы решение принимал ты? — конечно, не отставал Мане. — Ты бы стал воевать? Скажи нам, как есть. Ты же видишь, что государя здесь нет, а мы хотим услышать правду, хоть и горькую. Мы не хотим обманывать себя пустой надеждой".
Димитр, конечно, тут же сообразил, что его хотят вовлечь во что-то:
"Значит, не зря вы тут все собрались. Хотите договориться со мной о чём-то за спиной у государя? Ну, что ж, я послушаю... раз государь меня не хочет слышать".