Драконий пир

Конечно, если захочешь жить, то нырнёшь даже в такую вонючую жижу, но до неё ещё следовало добраться. "Доски на потолке новые, не гнилые, — рассуждал Влад. — Как их пробить?" Он мог бы взобраться на деревянную балку, которая тянулась от стены к стене и поддерживала стойки-столбики, подпиравшие откос крыши. Встав на эту балку, можно было упереться спиной в крышевой настил и попытаться его приподнять, ведь доски, хоть и новые, могли быть плохо прибиты.

Это произвело бы большой шум — особенно от потревоженной черепицы, которая начала бы падать с крыши в ров. Конечно, тут же прибежала бы стража, и если бы не удалось сломать крышу с первой попытки, Влада тот час пересадили бы в подвал, где своды каменные.

"Через крышу лезть — это уж крайний случай", — решил узник и потому подумывал сбежать днём, когда позволялось сидеть в караульном помещении. Правда, такой побег казался ещё труднее, чем проламывание крыши и последующее купание во рву. Беглец мог в лучшем случае вырваться только во внутренний двор башни, а в город — уже нет, поскольку внутренний двор отделялся от городской улицы воротами, которые были всё время заперты.

* * *

Ни одну из этих задумок выполнить так и не пришлось. В конце второй декады февраля ранним утром пришли стражники и вместо того, чтобы отвести узника погреться, знаками дали понять — дескать, собирайся, пошли.

"Значит, письмо от Яноша уже получено", — понял Влад. Он даже не пытался спросить об этом стражей, да они и не могли знать, а просто делали то, что приказано — вывели узника из башни и направились вместе с ним по городской улице к большой рыночной площади, к Зданию Совета. Двое стражей крепко держали своего подопечного под руки, а двое других шли впереди и прокладывали путь в толпе прохожих, торопившихся по своим делам.

Как же изменился город за то время, пока Влад сидел взаперти! В ноябре лишь иногда начинало порошить, а теперь все улицы замело.

Город сделался удивительно светлым. Казалось, громады домов с высокими черепичными крышами уже не загораживали небо. Под ногами почти исчезла грязь. На карнизах, подоконниках и ставнях появилось белое снежное украшение. В воздухе больше не витал запах сточной канавы. Чувствовалась лишь морозная свежесть, если, конечно, на пути не попадалась куча тёплого конского навоза или не встречался малочистоплотный горожанин, оставлявший за собой, как шлейф, крепкий запах пота.

Впрочем, Влад, которому за время сидения взаперти ни разу не довелось помыться, тоже не производил на окружающих впечатление чистюли. Проходя через площадь и видя всё тот же помост с плахой, запорошенный снегом, недавний узник вдруг подумал: "Надеюсь, мне перед казнью хоть чистую рубашку надеть дадут?"

"Отец умер в декабре. Старший брат умер в январе. А я — в феврале? Если в письме Яноша написано, что меня надо казнить, значит, так и случится", — рассуждал Влад, но почему-то оставался странно спокойным. Даже не пытался обратиться к Богу, попросить о помощи, как обычно делает человек, оказавшийся в смертельной опасности: "Раньше надо было молиться, а теперь поздно. Что бы дальше ни случилось, всё уже решено, и ничего не изменить".

Как же красив был белый светлый город! Как прозрачны синие небеса! Эта зимняя красота завораживала, но не своей чистотой. В ней таился ужас, ведь зимой природа засыпает очень глубоким сном, похожим на смерть, а часть природы действительно умирает. Окружающий холод казался дыханием могилы, но именно это и заставляло становиться более чутким, внимательным к прекрасному зимнему миру. Даже скрип снега под сапогами наполнился для Влада неким особым смыслом: "Снег — смерть".

В Здании Совета всех встретило привычное тепло от натопленных печек, и казалось даже душно. На скамье перед дверью в большую комнату, где заседали городской судья и присяжные, опять примостился Штефан. Богданов сын волновался едва ли не больше своего друга, как будто это для молдавского княжича решался вопрос жизни и смерти.

— Брат, брат, не отчаивайся. Если окажется плохо, я что-нибудь придумаю. Я тебе помогу, — забормотал он, по своему всегдашнему простодушию сказав больше, чем следовало бы.

"То есть, если меня приговорят к смерти, ты поможешь мне сбежать от палача?" — мысленно спросил Влад, надеясь, что речь Штефана, говорившего на своём родном языке, никто здесь не понял. Недавний узник хотел ободряюще улыбнуться другу, но не успел — опять, как в прошлый раз, почувствовал тычок в спину, и оказался в комнате, где вершилось брашовское "правосудие".

Судья и присяжные напустили на себя строгий вид, но заранее казалось невозможно предугадать, что же они скажут.

— Объявляем тебе, Влад, сын воеводы Влада, прозванного Дракул, что решение по твоему делу принято, — медленно и торжественно провозгласил судья, а затем так же медленно продолжил. — Господин Янош Гуньяди, управитель этого королевства...