Драконово семя

Любителю газетных новостей, ему не хватало мнения товарищей по былым посиделкам в кафе – своих идей и объяснений по поводу происходящего в таком сложном мире у него не возникало. Исаев скучал по друзьям из «Терека», отдавая себе отчет в том, что они-то по нему точно не скучают, ведь Виктор упорно отмалчивался при обсуждениях. Как-то днем один из них пришел навестить его, гостя выпроводили прямо из прихожей – сестра не была с ним знакома; Виктор так и не узнал, кто приходил.

Вечера его после дежурств и ночи были все одинаковы, но особенно трудно приходилось по воскресеньям. Он предпочел бы в воскресенье просыпаться позже, когда солнце стоит высоко, но привычка вставать на рассвете оказалась сильней его общих установок.

Амиру он мысленно называл невестой, любил ее, как ему казалось, всей душой, но уговаривал себя, что мужчина не должен думать о женщинах, особенно если лишен их общества. Что же касается мыслей самой Амиры и ее будущей судьбы – для такого рода размышлений у него не хватало ни воображения, ни общей культуры. Ведь он поступил, можно сказать, благородно: отрекся от любимой, потому что в будущем его ждет тюрьма, а может, и смерть – зачем ей такой жених и что еще можно от него требовать? Он ей сказал на прощание: «Ты обо мне еще услышишь». Когда Виктор Иванович с гордостью рассказал мне об этом, я подумал: так многие говорят при вынужденном расставании – довольно жалкое, если подумать, заявление!

А если говорить о другом человеке – с кем встретится, когда придет срок… Виктор старался реже вспоминать о том, кого всей душой ненавидел.

«Мы стали женственны и расслабленны, – размышлял Исаев. – Следовать законам адата[39], отвечать жизнью за каждое слово, взвешивать любой поступок, зная, что за него ответят наши дети и через сотню лет нашего потомка укорят недостойным поступком праотца. Если предки кого-то из присутствующих не упоминаются в разговоре – значит, они были “ледара”, людьми, запятнавшими себя позором. Хранить целомудрие, быть умеренным во всем, знать только свою жену.

В советской России для чеченского мужчины совсем другие правила: все женщины, кроме матери, – его жены. Вот они, рядом – желанные девушки, несущие счастье, девушки с пшеницей, растущей прямо на их головах. Россия. Я бывал в Ставрополье. Русский город, здесь ночные рестораны, джаз и рок, рок-н-ролл и твист, алкоголь и наркотики. И каждый вечер новая девушка. Можно взять ее за руку в кафе или на улице, и совсем не надо после этого жениться, можно привести в свой дом – на ночь, утром сама поймает такси и без слов уедет.

Мы всегда мечтали о девушках с пшеничными волосами. Теперь они есть у нас, и что, принесли они счастье? Нет счастья, не принесли его чеченцам светловолосые русские красавицы. Мы стали безвольными женщинами рядом с ними. Да что говорить – я сам стал тряпкой и размазней рядом с моей Пантерой»[40].

Каждую ночь ветерок приносил прохладу, спалось хорошо – бессонницей Виктор не страдал. Иногда его мыслям аккомпанировала барабанная дробь дождя по крыше.

Для узника или долго ожидающего чего-то время почти не движется. К середине срока своего заточения Исаев неоднократно испытал это ощущение как бы остановившегося времени. В их дворике был крошечный бассейн, когда-то устроенный дядей Алманом для омовений рук и лица. Теперь за ним не следили, и в каменном приямке с водой поселилась жаба. Время жабы, граничащее с вечностью, – именно то, чего так жаждал Исаев, но эта мысль ни разу не приходила ему на ум.

Когда до назначенной даты оставалось несколько дней, нетерпение вновь овладело им. Это случилось вечером, он не мог больше ждать, ему надо было хоть что-то сделать, и немедленно, – Исаев не выдержал, надел штатское и выбежал на улицу. Рано утром, когда он шел в свою вэче, улицы были пусты, после дежурства он быстро добегал до дома, стараясь ни на кого не смотреть. А теперь – впервые за несколько месяцев – он оглянулся по сторонам, и все показалось ему незнакомым и особенным – как бы пропущенным через увеличительное стекло.

Обогнув угол, он увидел свет и зашел в кафе – для приличия попросил кофе. У стойки стояло несколько вооруженных солдат. Один рассказывал:

– Вы же знаете, что говорить о нахождении наших военных в Праге категорически запрещается. Вчера вечером со мной случилась забавная история. Проходили мы с товарищами мимо редакции «Зама». Все они здесь бандиты – того и жди ударят ножом в спину. Слышим с улицы: кто-то внутри вещает о наших войсках в Чехословакии, нарушает, значит, приказ. Заходим в помещение – темень, хоть глаз выколи, ну мы и дали залп по болтуну. Когда он умолк, кинулись взять его, видим: радиоприемник раскурочили, в темноте вещал – забугорные голоса, наверное…

Все рассмеялись.

Солдат обратился к Виктору:

– Слушай, приятель, ты же точно из местных, скажи мне, дураку из Рязани, что за слово такое «зама»[41], что это на вашем тарабарском? Молчишь, «зама»… Ну ладно, а как тебе моя шутка?

Исаев не ответил. Солдат приблизил к нему лицо и прошипел: