Дракула

– Я здесь, господин мой… приказывайте… ваш раб давно ждет… не лишайте меня своих милостей!..

Когда мы схватили пациента, он отбивался, как дикий зверь. Невероятно силен; в моей практике подобного буйства еще не встречалось. Счастье, что он не убежал, а не то натворил бы много бед.

В палате после инъекции Рэнфилд произнес первые связные слова:

– Я вытерплю все. Время наступило!

Глава 9

Мина Мюррей – Люси Вестенра. Будапешт

24 августа

Милая моя Люси!

Вот что произошло со мной с тех пор, как мы расстались на вокзале в Уайтби. Дороги я совсем не заметила, так как страшно волновалась перед встречей с Джонатаном…

Застала я его в ужасном состоянии – совершенно исхудавшим, бледным и слабым, как дитя. Глаза его утратили свойственное ему выражение решительности, и совсем исчезло его поразительное спокойствие. Он не помнит, что с ним случилось за последние месяцы, или хочет, чтобы я так думала. Сразу видно, какое он пережил нравственное потрясение, и я опасаюсь, что воспоминания лишь ухудшат его здоровье.

Сестра Агата, добрейшее существо и прирожденная сиделка, тайком поведала мне, что в бреду Джонатан бормотал неслыханные вещи. Я попросила ее уточнить, но монахиня лишь молча крестилась. Он сейчас много спит… Я сидела у его постели и смотрела на него. Неожиданно Джонатан открыл глаза и попросил, чтобы ему подали костюм; сестра Агата принесла вещи, среди них и его дневник. Мне очень хотелось его прочесть, я догадалась, что именно там разгадка всех его тревог. Вероятно, он угадал мое желание, однако, взяв тетрадь, очень серьезно произнес:

– Вильгельмина, дорогая, между нами не должно быть никаких тайн и недоразумений. Я пережил сильное потрясение. Когда я думаю о том, что произошло, то чувствую, что голова моя идет кругом, и я положительно не знаю, случилось ли все это в действительности или же это бред. Тебе известно, что я перенес воспаление мозга и был близок к безумию. Моя тайна здесь, в дневнике… Мы поженимся, как только все формальности будут исполнены. Ты разделишь со мной мою судьбу?

Я взволнованно кивнула.

– Тогда вот моя тетрадь. Сохрани ее у себя, прочитай, если хочешь, но никогда не говори со мной об этом…

Джонатан без сил упал на подушку, я поцеловала его и положила дневник в свою сумку. Попросила сестру Агату сходить к главному врачу за разрешением назначить нашу свадьбу на сегодняшний вечер. И вот я сижу, жду ответа… Монахиня только что вернулась и сообщила, что послали за священником Британской миссии. Мы венчаемся через час…

Дорогая Люси, вот и свершилось! Я чувствую себя на седьмом небе. Было так: Джонатана усадили на постель и обложили подушками. Он, побледнев, твердо произнес свое «Да, я согласен»; я же едва могла говорить. Мое сердце было готово выскочить из груди… Я решила сделать Джонатану свадебный подарок. Когда священник и сестра оставили нас наедине – я достала тетрадь, запечатала ее в конверт и сказала мужу, что этот дневник послужит залогом нашей веры друг в друга. Я никогда не распечатаю его, если на то не будет Божьей воли. Он обнял меня и нежно коснулся губами моего заплаканного лица…

Почему я рассказываю тебе обо всем этом? А кому же еще? Ты мне очень близка и дорога, я мечтаю вскоре тебя увидеть. Хочу, чтобы ты была так же счастлива, как и я. Молюсь за тебя.

Твоя Мина Харкер

Записи доктора Джона Сьюарда

8 августа

Болезнь Рэнфилда будит у меня профессиональный интерес. Сегодня пациент притих. Первая неделя после того ужасного припадка оказалась тяжелой. В конце ее, ближе к ночи, как раз в полнолуние, больной внезапно успокоился. Санитар пришел сказать мне об этом, и я немедленно отправился к Рэнфилду. Он все еще был в смирительной рубашке и находился в обитой войлоком и пробкой комнате.

Я осмотрел пациента, остался вполне доволен его состоянием и тотчас распорядился, чтобы его освободили. Разговаривал он со мной нехотя, даже предложение принести ему котенка не смогло его расшевелить. Рэнфилд презрительно скривился:

– Я не беру взяток животными; у меня полно других забот…

Мы холодно распрощались.

Дежурный санитар доложил, что больной переведен в свою палату. Он был спокоен до рассвета, потом неожиданно заволновался и наконец впал в буйство, которое, достигнув пика, внезапно перешло в летаргический сон.

Три ночи повторяется одно и то же: буйное состояние в течение дня, затем спокойствие с восхода луны до рассвета. Складывается впечатление, будто что-то извне влияет на моего пациента… Проведу эксперимент. Сегодня ночью мы устроим ловушку – предоставим Рэнфилду возможность бежать, однако не будем спускать с него глаз.

23 августа

Птичка, обнаружив свою клетку открытой, не пожелала улететь, так что все наши мудреные планы развеялись в прах. Во всяком случае, я убедился, что периоды беспокойства у нашего больного довольно продолжительные. Я отдал служителю распоряжение за час до восхода солнца переместить Рэнфилда в обитое войлоком помещение: пусть хоть тело этой бедной больной души останется в целости…

Снова неожиданность. Больной сбежал!

Позже