Профессор вскочил.
– Мне необходимо сегодня же вернуться в Амстердам, – сказал он. – Там мои книги и все необходимое. Тебе придется провести здесь ночь, не сводя с нее глаз.
– Сиделка не нужна?
– Нет. Следи за тем, чтобы пациентка хорошо питалась и чтобы ее ничто не тревожило. Я вернусь как только смогу, и тогда можно будет начать лечение.
– Что вы хотите этим сказать? Какое лечение?
– Посмотрим, – торопливо уходя, ответил он, но на пороге обернулся: – Помни, Джон, она на твоем попечении. Не оставляй мисс Вестенра одну ни в коем случае…
Всю ночь провел у Люси.
К сумеркам действие снотворного препарата прекратилось, и она очнулась; после операции заметно явное улучшение. Люси была полна жизни. Я сказал миссис Вестенра, что профессор ван Хельсинг велел мне присмотреть за ее дочерью, но она стала убеждать меня, что Люси уже достаточно окрепла. Однако я не сдался и приготовил все, что мне было необходимо. Пока прислуга убирала в комнате, я перекусил, затем вернулся и уселся возле кровати. Люси нисколько не протестовала, даже обрадовалась. Затем сон начал одолевать ее, она вздрагивала, точно боролась с ним. Так повторилось несколько раз. Ясно было, что она почему-то не хотела засыпать, и я спросил:
– Вам нехорошо?
– Я боюсь ночи!
– Отчего же? – мягко сказал я. – Ведь сон вам на пользу, Люси.
– Если бы вы были на моем месте, ночь стала бы для вас предвестником кошмаров…
– Объясните, прошу вас.
– Сама не знаю! Мне страшно. Слабость у меня исключительно от ночных снов; до сих пор боюсь даже подумать о них…
– Дорогая Люси, сегодня вам будет покойно! Я здесь, и клянусь, что ничего не случится.
– Надеюсь… – как-то неуверенно произнесла она.
– Обещаю, что в случае вашего… тревожного состояния разбужу вас.
– Вы сделаете это? Правда? Как вы добры, Джон! Ну, тогда я готова спать!
Люси с облегчением вздохнула и закрыла глаза.
Я нес вахту до рассвета. Она крепко спала спокойным здоровым сном. Рано утром я уступил свой пост служанке, а сам отправился домой, так как у меня было много хлопот. Сообщил ван Хельсингу и Артуру о хорошем результате операции.
Мои дела в клинике заняли целый день, и только под вечер мне удалось освободиться. На столе меня ждала телеграмма от ван Хельсинга с просьбой, чтобы я ночью находился в Хиллингтоне: профессор будет здесь рано утром.
Я прибыл в Хиллингтон донельзя утомленный. Две ночи я почти совершенно не спал. Люси бодрствовала и казалась оживленной; здороваясь со мной, она пристально взглянула и проговорила:
– Сегодня вам нельзя дежурить, Джон. У вас болезненный вид. Мне теперь совсем хорошо. Серьезно, я уже здорова, и если кому-нибудь из нас непременно нужно быть на страже, то уж лучше я постерегу ваш покой.
Я не стал с ней спорить и отправился ужинать. Затем Люси отвела меня в комнату, смежную с ее собственной, где горел камин.
– Располагайтесь здесь, – сказала она. – Дверь я оставлю открытой. Вот ваша кушетка, ведь во время дежурства ничто не заставит вас, врачей, лечь в постель, если рядом находится пациент. Если мне что-нибудь понадобится, я вас позову…
Мне пришлось повиноваться, тем более что я устал как собака и не в силах был больше держаться на ногах. Люси еще раз повторила, что позовет меня, если нужно; я лег на кушетку и провалился в сон, позабыв обо всем на свете.
Я чувствую себя совершенно счастливой после той бесконечной слабости; сейчас я в состоянии двигаться, разговаривать и думать. У меня на душе точно солнышко выглянуло после пасмурных дней. Все время кажется, что Артур где-то рядом – я чувствую его присутствие. Мой милый! О благодатный покой прошлой ночи! Как хорошо мне спалось в то время, как славный доктор Сьюард дежурил подле меня; сегодня мне тоже будет не страшно, ведь я каждую минуту могу позвать его. Бесконечное спасибо всем за доброту ко мне. Благодарю тебя, Господи! Спокойной ночи, Артур!
Рука профессора коснулась моего плеча – я мгновенно открыл глаза и вскочил.
– Ну-с, что с нашей пациенткой?
– Все было хорошо, когда мы расстались…
– Идемте, посмотрим, – сказал он.
Штора была опущена; я шагнул к окну, чтобы поднять ее, а ван Хельсинг бесшумно подошел к кровати Люси. Я услышал горестный вздох профессора. Я хорошо знал моего учителя – и меня охватил страх. Приблизившись, я увидел, что его суровое лицо исказилось.
Бедная Люси лежала, по-видимому, в глубоком обмороке. Даже губы ее посинели.
– Скорее принеси водки, – велел ван Хельсинг.
Я помчался в буфетную и вернулся с графином. Мы смочили водкой ей губы, натерли ладони и грудь. Он выслушал ее сердце и после нескольких тревожных секунд воскликнул:
– Еще не поздно! Бьется, хотя и слабо. Все наши усилия – насмарку; придется начинать сначала. Пришла твоя очередь, Джон…
Я снял сюртук и засучил рукав рубашки. На этот раз мы обошлись без снотворного, да, в сущности, и незачем было прибегать к нему. Спустя некоторое время после начала процедуры ван Хельсинг обернулся ко мне и прошептал: