– Волк этот, его зовут Берсерк, один из трех полярных волков, привезенных из Норвегии года четыре назад. Он был славный, послушный волк, не причинявший никаких хлопот. Я удивляюсь, что именно он убежал, а не другой зверь… Это случилось вчера, сэр, часа через два после кормления. Я менял подстилку в клетке обезьян, как вдруг услышал вой, тотчас же выскочил и увидел Берсерка, бешено бросавшегося на решетку. В этот день было мало народу, и около клетки находился всего один посетитель. Высокого роста, с крючковатым носом и острой бородкой с проседью. Его пристальный холодный взгляд мне сразу не понравился – это раздражает зверей. «Эй, сторож, – он ткнул в мою сторону рукой, – волки чем-то сильно обеспокоены…» – «Может, и так, – буркнул я, – не подходите близко…» – «Я не боюсь, – он повернулся ко мне с кривой усмешкой. – Волки меня любят…» И вот странно: как только звери заметили, что мы разговариваем, сразу угомонились, а Берсерк перестал выть и позволил мне, как всегда, погладить себя по голове. Этот мистер тоже, представьте, просунул руку сквозь решетку и потрепал его уши. «Осторожнее, – сказал я ему, – Берсерк ловкий малый!» – «Ничего, я привык к волкам…» – «Вы укротитель?» – спросил я, меняя о нем мнение, ибо уважаю эту профессию. «Не совсем так…» – Господин вежливо приподнял шляпу и удалился. Берсерк глядел ему вслед, пока тот не скрылся, а затем улегся в углу и не вставал до конца дня… А к ночи, с восходом луны, волки словно взбесились. Я несколько раз проверял, все ли в порядке, и не находил ничего особенного; затем вой прекратился. Около двенадцати я снова вышел осмотреть сад. Но когда я подошел к клетке Берсерка, то нашел решетку искореженной, а клетку пустой. Вот все, что я знаю.
– Скажите, мистер Билдер, можете ли вы чем-нибудь объяснить бегство волка? – спросил я, вручая сторожу еще монету.
– Ума не приложу… Волк в неволе – смирное животное. Собака, к примеру, вдвое умнее и смелее и вчетверо воинственнее его. А наш, думается мне, вовсе не способен ни к борьбе, ни к самозащите: скрывается теперь где-то поблизости, дрожит от страха и мечтает о кормежке… или забился в какой-нибудь подвал. Хотя, может, так оголодал, что решится стащить кость у мясника в лавке. Младенцев он, сэр, есть не станет…
Наше интервью прервал шум за окном и громкие голоса.
– Никак дружище Берсерк заявился домой? – воскликнул сторож, бросаясь к двери.
Мистер Билдер оказался прав.
Встреча его с беглецом была смесью комедии и драмы. Тот самый волчище, который на целых полдня парализовал весь Лондон, стоял перед собственной клеткой, точно кающийся грешник, и смиренно принимал ласку. Сторож внимательно осмотрел Берсерка и сокрушенно воскликнул:
– Так я знал, что наш дурак во что-нибудь вляпается, ишь – башка в крови, изрезана стеклом и полна осколков… Сэр, идите-ка вы лучше по своим делам, а мне надо привести животное в порядок, хорошенько накормить и напоить… Ну, просто форменное безобразие!
Вот и все сведения, которые мне удалось получить о странном бегстве волка из Зоологического сада».
После обеда я занимался уборкой книг, которые из-за моей занятости пришли в ужасный беспорядок. Вдруг дверь распахнулась и в комнату ворвался мой пациент с лицом, искаженным от гнева и возбуждения. В руке у него был столовый нож. Я шагнул за кресло, и тут Рэнфилд бросился на меня. Он оказался более ловким и сильным, чем я ожидал, и глубоко поранил ножом кисть моей левой руки. Но раньше, чем он успел ударить меня снова, я пришел в себя – и в следующую секунду больной уже корчился на полу. Кровь обильно лилась на ковер, и пока я возился с раной, вбежали санитары. Я взглянул на пациента – и тотчас всем нам стало дурно: Рэнфилд, стоя на коленях, вылизывал алую лужицу, как пес миску… Сумасшедшего легко усмирили; он покорно вышел, выкрикивая то и дело:
– Кровь – это жизнь!..
Чего-чего, а крови я потерял немало за последнее время.
Затяжной характер загадочной болезни Люси сказывается и на мне. Я слишком взволнован и устал, мне нужен покой.
Ночуй в Хиллингтоне, у меня срочное дело. Если не можешь все время дежурить, часто навещай, следи, чтобы чеснок был на месте. Вернусь, как только все закончу в Амстердаме.
Выехал. Полученная от ван Хельсинга телеграмма вручена почему-то на сутки позже положенного. Я в отчаянии – потеряна целая ночь, наша пациентка оставалась без присмотра. Возможно, все обошлось, однако… Нет, это какой-то злой рок! Беру с собой записи, чтобы закончить их на фонографе Люси.
Вот точная запись того, что случилось в эту ночь. Я чувствую, что умираю, у меня едва хватает сил, чтобы дышать, но необходимо записать все, что случилось.
Я была одна и укладывалась в постель, позаботившись о том, чтобы цветы были там, куда велел их положить профессор ван Хельсинг. Вскоре я уснула.