Дракула

Меня разбудило то хлопанье крыльев за окном, которое началось после Уайтби. Я не испугалась, но мне так захотелось, чтобы доктор Сьюард был в соседней комнате и я бы позвала его. Не могла уснуть и решила бодрствовать, потому что нахлынул прежний страх. Испугавшись одиночества, я открыла дверь в смежную комнату и жалобно крикнула:

– Джон… вы тут?

Ответа не было. Я не хотела будить мать, поэтому улеглась. Затем в саду раздался вой, похожий на собачий, только более низкий и глухой. Я снова встала, подошла к окну и взглянула, но ничего не увидела, кроме крупной летучей мыши, которая, должно быть, билась крыльями о стекло. Я снова, дрожа, как в ознобе, легла… Вскоре дверь моей спальни открылась, заглянула мама. Увидев, что я не сплю, она вошла, подсела ко мне и прошептала:

– Дорогая, как ты себя чувствуешь?

Я попросила, чтобы она прилегла со мной, и мама согласилась, но не сняла халата, потому что решила пробыть у меня недолго и возвратиться к себе.

Мы лежали обнявшись, снова раздался стук по стеклу и хлопанье крыльев. Она вздрогнула:

– Что это?

Я постаралась ее успокоить, наконец мне это удалось. Она лежала тихо, но я слышала прерывистое биение ее сердца… Снова послышался глухой вой в кустах, и вскоре вслед за этим раздался треск, разбитые стекла посыпались на пол. Ворвавшийся ветер распахнул штору, и в дыре показалась голова огромного тощего волка.

Мама вскрикнула, приподнялась на кровати, замахала руками, схватилась за ожерелье из цветов, который доктор ван Хельсинг велел мне носить на шее, и сорвала его. В течение нескольких секунд она сидела, белая как полотно, хватая ртом воздух, и с ужасом глядела на волка; затем упала навзничь, ударив меня по голове. На мгновение в глазах у меня все померкло. Когда я очнулась, волк исчез, и мне показалось, что мириады светящихся мошек вместе с ветром ворвались в комнату сквозь разбитое стекло, кружась, словно столб песка в пустыне. Я попробовала пошевелиться, но словно оцепенела; кроме того, холодеющее тело давило меня своей тяжестью. Я потеряла сознание…

Когда я снова пришла в себя, на проезжей дороге раздался звон колокольчика, лаяли собаки, в саду пела птица… Я была совершенно ошеломлена и сломлена отчаянием и слабостью. Послышалось шлепанье босых ног прислуги у моих дверей. Я позвала девушек, они вошли, и, увидев, что случилось, с криками бросились ко мне. Ветер вновь ворвался в разбитое окно, захлопнув за ними дверь. Горничные сняли с меня тело моей матери и, как только я встала, уложили его на мою постель, накрыв простыней, затем ненадолго вышли. Скрипнула дверь, мне почудилось: кто-то заглянул… Я положила все цветы, которые находились в комнате, на грудь моей дорогой матери. Позвала девушек, но не получила ответа, поэтому сама отправилась в столовую.

Мое сердце упало: горничные, тяжело дыша, беспомощно лежали на полу. На столе стоял графин с хересом; я понюхала – вино пахло опием; пузырек от лекарства матери, которое хранилось в буфете, был пуст… Что же делать? Я не могу оставить мать, я совершенно беспомощна, потому что прислуга, одурманенная, спит…

Я боюсь войти в свою комнату, так как через разбитое окно доносится глухой вой волка… Все-таки я вернулась в спальню, достала из бюро дневник и начала записывать…

Воздух полон светящихся мошек… Господи, когда же все это кончится? Я вырву листки из тетради и спрячу у себя на груди, там их и найдут.

Мамы уже нет! Пора и мне! Прощай, любовь моя, милый мой Артур…

Глава 12

Записи доктора Джона Сьюарда

18 сентября

Оставив свой кеб у ворот, я пошел по дорожке. Осторожно постучал в дверь, так как боялся потревожить Люси или ее мать. Никто не вышел, и я решил позвонить – снова нет ответа. Я подосадовал: уже десятый час, где же прислуга? Окончательно обленилась…

Стояла странная тишина, и я забеспокоился. Даже секунда опоздания может стоить долгих часов мучений для Люси, если повторится один из ее ужасных припадков. Я обошел вокруг дома, надеясь обнаружить запасной вход, однако ничего не обнаружил. Все окна и двери были закрыты. Расстроенный, я побрел в сад. У ворот я, к своему великому облегчению, увидел только что остановившийся экипаж. Из него выпрыгнул ван Хельсинг и поспешил ко мне.

– Ты только что приехал? – отдышавшись, засыпал меня вопросами профессор. – Как она? Мы опоздали? Ты получил мою телеграмму?

Я ответил, что телеграмма пришла лишь сегодня рано утром, и я, не теряя ни минуты, помчался сюда, однако мне не удается войти в дом. Он был в недоумении:

– В чем дело? Ведь я заранее послал депешу… Значит, ты не был здесь… Тогда, боюсь, мы опоздали. Сейчас не до приличий. Придется вломиться в дом. Время не терпит…

Мы направились к заднему фасаду здания, куда выходило кухонное окно. Ван Хельсинг вынул хирургическую пилу и указал мне на решетку окна. Я принялся за дело, и вскоре тонкие прутья были распилены. Мы вынули решетку и открыли ставни. Я помог профессору забраться внутрь и сам последовал за ним.