Драма девяносто третьего года. Часть вторая

«Но, — прибавляет Лапорт, — я думаю, что эта партия хочет управлять Вами; она знает, что Вы израсходовали много денег и что они были разделены между Мирабо и другими лицами; эта партия, в надежде получить свою долю, намерена помешать сокращению Вашего цивильного листа».

Поддерживая эту переписку, Людовик одновременно заботится о возвращении утраченного доверия. Он приказывает министру иностранных дел письменно известить всех послов о его категоричном желании, заключающемся в том, чтобы французские послы и посланники засвидетельствовали перед иностранными дворами, при которых они состоят, его преданность Французской революции и конституции, дабы ни у кого не могло оставаться сомнений ни в его намерениях, ни в том, что он добровольно согласился с новой формой правления; он поручает министру известить о принятой мере Национальное собрание.

Данная мера производит ожидаемое действие; чтение этого письма вызывает в Национальном собрании восторженное удовлетворение и даже изъявления благодарности.

Сумев столь легко отвести подозрения и усыпить недоверие, а заодно внушить Национальному собранию чувство безопасности, Людовик спокойно подготавливает свое бегство и все беспорядки, какие оно должно повлечь за собой. Он составляет свою «Декларацию короля, адресованную всем французам, при его выезде из Парижа». Эта декларация целиком написана его рукой; почерк, поправки, изменения в построении и редактура удостоверяют его авторство.

Он напоминает там все события Революции, деятельность Национального собрания, план конституции и ставит под сомнение изданные Собранием законы в отношении судопроизводства, внутреннего управления, финансов, иностранных дел, армии и духовенства; он желает восстановления религии и такой конституции, которая дает правительству необходимую ему власть действовать и сдерживать действия других… Он говорит, что лишен свободы… Он заявляет, что намерен вернуть ее и укрыться в безопасности вместе со своей семьей…

Эта декларация помечена 20 июня. Без сомнения, то был манифест, предназначавшийся для того, чтобы ввергнуть Францию в ужасы гражданской войны.

Быть ее хранителем и предъявить ее Национальному собранию было поручено Лапорту.

Людовик вместе с семьей покидает Париж в ночь с 20 на 21 июня. Его брат направляется в Бельгию и прибывает в страну, находившуюся тогда под владычеством Австрийского дома. Людовик продолжает свой путь через Шалон, но в Варение его задерживают; его должен был встретить Буйе, который успел дать приказ войскам, состоявшим под его командованием, выступить в поход.

Людовик покинул Францию беглецом, надеясь вернуться в нее завоевателем, во главе армии, которой командовал Буйе, эмигрантов, которые собрались под знаменами его братьев, и подкрепления, которое он рассчитывал получить от своих союзников: эти враждебные намерения подтверждает его манифест 20 июня. Король стремился к государственному перевороту, поскольку не желал подчиняться ни законам, ни конституции, которую он поклялся поддерживать.

Его привозят обратно в Париж, и никогда еще свобода не подвергалась большей опасности!

Семнадцатого июля Лафайет, его друг, узнает, что на Марсовом поле собралась толпа граждан, чтобы подписать на алтаре Отечества петицию; он отправляется туда с частью национальной гвардии и приказывает привезти туда несколько артиллерийских орудий; он отдает приказ стрелять в народ, и Марсово поле превращается в могилу свободы! Одно из писем Лафайета доказывает, что он действовал в сговоре с Людовиком, который, хотя и был отрешен от власти, распорядился устроить это избиение народа.

Именно в это злосчастное время был произведен пересмотр конституции.

Однако главные надежды Людовика основывались на Пильницком договоре. По этому трактату, заключенному 24 июля, австрийский император и прусский король обязывались восстановить во Франции трон и абсолютную монархию и охранять честь европейских корон от посягательств со стороны французского народа; кроме того, они обязывались склонять соседние державы присоединиться к их договору.

Людовик не отрекся от этой коалиции, и, более того, последующие факты доказывают, что он был ее главой.