Уходит эта старая культура, а, возможно, и уже ушла, — все эти прекрасные романсы с ушедшими словами — «последний раз пацалую руку…» Эх, хочется достать графин с водкой, пить, слушая эти песни-романсы, рвать на груди рубаху и ронять пьяные слезы. Но не могу. Нынче я — ужасный трезвенник. Впадаю и регулярно только в трудовые запои. Трудоголик, а не алкоголик.
По телефону все время нудит Витя: «Мы с тобой не то делаем. Надо что-то позаковыристей, поскандальней… Нужно добиться стипендии Сороса…» и т. д.
24-го впервые держал в руках шикарный «Космополитэн» (ноябрь-декабрь, № 4) со своим материалом — «Тепло не смея расточать…» о Ларисе Рейснер. Дебют. Следующие персоны уже готовы… И в этот же день приезжал ко мне корреспондент «Журналиста» Олег Чечилов с диктофоном и терзал вопросами о работе, о календарях, о книгах, о школе, о Тарковском…
А я 26 октября отправился на Новый Арбат, 15, в офис Гдляна-Иванова на 15-м этаже, по приглашению знаменитых следователей. Состоялся обмен книгами: я им свою, они мне — «Кремлевское дело» с такой надписью: «Юрию Николаевичу — прекрасному публицисту и человеку с пожеланиями творческих успехов и благополучия, с глубоким уважением, Гдлян, Иванов». Приятный треп, кофе, конфеты (они моложе меня: Гдлян с 1940, Иванов — вообще с 1952-го). Но в них чувствуется и жесткость, наверное, не одного крупняка раскалывали.
Тельман Хоренович заинтересовался книгой «Тайнами» и сказал, что вот, если бы раньше, то кого-нибудь прищучил в своем кабинете и выбил бы любые деньги на издание книги. Но, увы, не сейчас…
В Доме книги на Арбате купил трехтомник Георгия Иванова, первую публикацию о котором я хотел пробить в «Отчизне» в советские времена, но мою «пробу» вернуться Георгию Иванову стихами в Россию тогда зарубили наверху. Прошло не так много времени, — и вышел!
Это написано в 1930 году. Отчаянный и какой-то болевой поэт, а его предсмертный стихотворный дневник! Самый страдальческий поэт из всех «серебристов»… А я пока занимаюсь другой «серебристкой» Зинаидой Гиппиус. Да еще печатаю материалы для «Новой Америки».
С четверга на пятницу плохо спал. Ночью за стеной врубили маг с песнями, потом во дворе долго лаяли бродячие собаки, а в довершение ночи взорвали автомобиль… Весело и криминально стало жить в столице!..
Дни летят, как ласточки, раз — и нет… Ще читает Лескова и считает, что он глубже Тургенева. Я тоже хочу почитать, но мне некогда, завяз в своих писаниях. В ВК вышла полоса про Георгия Иванова. Меджерицкому отдал материалы для его Америки, он, кстати, предложил сделать рабочую визу в Штаты на 3 года. Считает, что профессионал такого уровня, как я, не пропаду: в Америке масса русскоязычных изданий, есть радио, ТВ. Я отнесся к предложению Ивана Ал. прохладно. Америка — не Париж, как-то особо не приманивает…
На днях говорил по телефону с Мариной Тарковской. Ее возмутил где-то помещенный снимок, на котором Андрей на пляже обнимает Малявину. «Ну, и что? — сказал я. — Обнял и обнял, ничего страшного в этом нет», Она: «Так нельзя!.. Мы из шляхетских кровей… Он — великий человек» и т. д. Короче, разошлись во мнениях. Кажется, она греется в лучах великого брата. В Сент-Женевьев-де-Буа открыли надгробный памятник Андрею. Марину не пригласили. Она говорит: это все происки Ларисы. Но у Ларисы, наверное, были свои счеты и резоны. Родственники, как правило, не дружат.
Закончил маленькое исследование о Гиппиус, 34,5 стр. Ще прочитала и заплакала. Спросил, почему? Она: «Жалко Зинаиду Николаевну, жалко их всех, что с ними сделала революция»… А вот при революции расцвели Брюсов, Маяковский и Демьян Бедный. Они преуспели…
Написал о Вл. Ал. Светлове и отвез ему, как он очень просил на просмотр. Читал въедливо: «Здесь тирешечку надо обязательно…» «Для вас это все проходное, — сказал Светлов, — а для меня ваша публикация — итог всей моей жизни».
Из развлечений — «спектакль Ануя «Четыре строчки для дебютантки» в «Современнике» — прекрасный текст, неплохая игра актеров. Второй ряд и удовольствие.