Драма в конце истории

На выборах мы пролетели с треском, не набрали и полпроцента. Консервативный национальный фронт со своей радостью «конца истории» победил. УИ был за него. Власть осталось за народным достоянием – корпорациями.

19

Веня оказался в вакууме. В интернете, газетах и журналах боялись его публиковать. Наступила полная изоляция.

Друзья говорили:

– Срочно уезжай за границу! Они тебя достанут.

– А разве там лучше?

Он не мог – слишком много обязательств взял на себя.

Полиция, как и встарь, расследовала исчезновение одиночки из гетто вяло, и вскоре дело потонуло в дебрях архивов.

Веню еще искали его поклонники, даже, по моей просьбе, Майк в Северной Америке. Я уже потерял надежду.

Неужели он исчез сам? Может быть, вернулся на свой неведомый остров, где пропадал три года, или тайно улетел с билетом в один конец на землеподобную планету в колонию таких же, не сумевших вынести электронную цивилизацию, глядящую механическими глазами Великого Искусственного Интеллекта? Странно, но после исчезновения «совести эпохи» в мире ничего не изменилось.

Что-то изменилось во мне. Погублена великая жизнь! Ни за грош. Можно быть разными, ненавидеть друг друга, но есть грань, где все должны быть согласны перед очевидной истиной и хоть на миг стать братьями. Но по редким высказываниям и буре негодования стало резко видно, кто есть кто.

Все проходит. Через некоторое время все успокоилось, как в болоте.

Я тоскливо говорил Бате:

– Какой источник разума угас! Он был в постоянном озарении, видел гармонию мира и любил людей.

Батя возражал:

– Вдохновение – это процесс озарения. Оно кратковременно, необходимое условие, а не результат. Только любовь постоянна. К близким. Ко всем можно быть только расположенным.

Он повторял слова Вени. Его недостаток – ни разу не приходила в голову мысль о самоубийстве. Фантастически живуч и великолепно избегает битья по морде и вообще неприятных ситуаций, грозящих унижением. А ведь раньше очень хотел пострадать, испытать боль настоящей потери, чтобы слова стали весомыми.

Как я понял, он уже почувствовал облегчение – отсек страдавший член, как Сальери. И зло ответил:

– Озарение может быть бесконечным. Он любил всех!

20

Появилась виноватая Юля.

Что делать? Вести себя, как раньше, словно ничего не было? В конце концов, я полон посторонней жизни – до сих пор вспоминаю ту красавицу, которую встретил в метро.

Она исподлобья взглядывала на меня. Я теперь уже по-настоящему небрежно отвернулся.

Она подождала, и написала заявление – о переходе на работу в Оргкомитет Гражданского фронта.

Я не знал, чего жду. Наконец, не выдержал и написал Юле нейтральную эсэмэску, спрашивал, как у нее дела.

Она долго не отвечала.

Наконец, прислала краткий текст, от которого веяло равнодушием.

Я перечитывал его снова и снова, ища в словах надежду, и в то же время находя подтверждения ее равнодушия. Изучал напечатанные строчки, словно живые, написанные ее рукой, как драгоценность.

«Ну, что ты? – спрашивал сам себя. – Тупая девчонка, не может связать двух слов. Почему не та гордая красавица из метро? Ведь я мог любить только таких гордячек».

Говорят, что когда влюблен, вокруг тебя аура близости к миру, ты любишь всех, и потому они любят тебя. Ни черта! Я был потерян, и в таком состоянии не мог любить никого.

Почему чувствую трагедию? Крушение чего-то главного во мне?

Я не нашел любимой, которую воображал в юности. Как будто случайность подсовывает обманку, и привыкаешь к ней так, что без нее не можешь, но остается та же тоска. Может быть, и у нее то же?