Драма в кукольном доме

Наигравшись с сыном и всласть налюбовавшись на него, Амалия перешла в кабинет и стала распечатывать адресованные ей письма. Стоит сделаться более-менее обеспеченным, как о вашем существовании узнают разного рода попрошайки и начинают бомбардировать вас жалобными письмами с просьбами о деньгах ввиду тяжелого – невыносимого – исключительного положения просителя. Тут были и бедные благородные вдовы, писавшие почему-то твердым мужским почерком, были отставные военные всех рангов и мастей, исключая разве что контр-адмиралов и генералов, сироты, на попечении которых после смерти родителей осталось до двенадцати человек братьев и сестер, и тому подобные плоды фантазии, цель которой одна: разжалобить вас и выцарапать хоть малую толику денег. Читая такие письма, Амалия жалела об одном: что в этом ворохе беспардонного попрошайничества наверняка пропадали письма реальных людей, которые действительно нуждались в помощи и которым зачастую было нечего есть.

Покончив с письмами, Амалия вспомнила, что ей нужны кое-какие женские мелочи, и отлучилась в магазин. Вернувшись, она подумала, что надо бы написать записочку мужу, сочинила целое письмо на четырех страницах (где среди прочего с юмором прошлась по Киреевым) и отправила его во дворец со слугой.

Когда она проснулась в своей постели на следующее утро, Александр сидел рядом и смотрел на нее.

– Господи! – вырвалось у Амалии. – Я даже не слышала, как ты вернулся!

Они позавтракали вместе, и среди прочего Александр сообщил, что с коронацией решено окончательно, более отодвигать ее нельзя, иначе подумают, что государь боится своего народа.

– Мы поедем в Москву? – спросила Амалия, мешая кофе в чашечке.

– Возможно, – ответил Александр, – если только его величество не даст мне какое-нибудь поручение, которое избавит меня от необходимости быть на коронации. Скажи, а что ты думаешь о том, чтобы стать статс-дамой?

– При дворе? – проговорила молодая женщина после паузы.

– Разумеется. Где же еще! – Статс-дамами назывались замужние дамы, состоявшие при дворе. Незамужние именовались фрейлинами, но этим отличия вовсе не ограничивались: дело в том, что число статс-дам было невелико, и оказаться среди них считалось великой честью, которой обычно мало кто удостаивался.

– Я должен тебе сразу же сказать, – добавил Александр, – что устроить твое назначение будет не так просто, потому что… ты же понимаешь… все знатные роды хотели бы видеть своих дочерей при дворе. Твой дед, генерал Тамарин, в свое время нажил немало врагов, отец не стал даже полковником… Однако мне кажется, что государь ко мне благоволит, – прибавил он, не слишком заботясь о логической связи последнего высказывания с предыдущими. – Отказ, конечно, возможен, но в нашей власти постараться все сделать для того, чтобы его не последовало.

У Амалии заныло под ложечкой. Статс-дама – двор – близость к императорской семье – могла ли она мечтать о чем-то подобном хотя бы три года тому назад? И все-таки ей было не по себе; она отлично понимала, что попадет в среду, в которой ей придется перестать быть самой собой – тщательно следить за каждым своим словом, взвешивать каждый свой поступок и подчиняться сотням, а то и тысячам неписаных правил, нарушение которых может навлечь неприятности не только на нее, но и на ее близких. За общение с сильными мира сего приходится платить, и цена может оказаться слишком высока. «У меня нет никакого честолюбия, – подумала Амалия. – Сколько женщин на моем месте согласились бы, не раздумывая… А я вот не хочу. Саша, кажется, считает, что, если мы оба будем находиться при дворе, это сблизит нас. Ведь должен же он был заметить, что мне не нравятся его постоянные отлучки… Но звание статс-дамы ничего не решит, оно только создаст новые сложности…»

– Мне нужно время, чтобы как следует все взвесить, – сказала она.

– Разумеется, ты можешь обдумать выгоды твоего нового положения и посоветоваться, с кем считаешь нужным, – ответил Александр. – Но помни, что, к примеру, твоя мать даже мечтать не могла ни о чем подобном…

Если бы Амалия не находилась сейчас в исключительно благодушном настроении, она не преминула бы вспылить. Она не любила пренебрежения в адрес своих родных, да еще когда его выражают походя и как нечто само собой разумеющееся. Она могла бы еще согласиться, если бы оно было направлено против дядюшки Казимира, человека пустого, легкомысленного и (по мнению племянницы) совершенно ничтожного; но к своей матери Амалия была привязана, и ей и в голову не приходило упрекать ее за то, чего Аделаида Станиславовна никак не могла ей дать. Кроме того, молодая женщина была очень чувствительна к некоторым вещам, и ей представилось, что слова мужа звучат как упрек польско-немецкому происхождению ее родни по материнской линии. Ну так что же, Российская империя велика и обширна, есть в ней место и немцам, и обрусевшим французам (которые тогда назывались попросту – «русские французы»), и даже полковникам О’Руркам с типичной ирландской фамилией, которая привлекла внимание князя Барятинского.