Драма жизни Макса Вебера

2 февраля 1919 г., то есть через несколько дней после рекомендации баварского правительства (с. 276), но за несколько дней до завершения переговоров с референтом господином Маттом относительно мюнхенской профессуры, Вебер получил срочную телеграмму от директора управления вузами в прусском министерстве культов К. Г. Беккера следующего содержания: «Министерство культов предлагает Вам ординариат по учению о государстве и политике в университете Бонна. Тематика и нагрузка по Вашему желанию. Письмо последует. (Подписано) Беккер» (MWG II/10, 428). Собственно, это именно то, чего хотел и о чем мог только мечтать Вебер в течение всей своей новой жизни после болезни: слова «тематика и нагрузка по Вашему желанию» означали возможность концентрации на социологии и освобождения от экзаменационной и прочей университетской рутины. Знаменитый Боннский университет опасался конкуренции со стороны нового университета в Кёльне и хотел, приглашая Вебера, повысить свой авторитет и привлекательность. Вебер сначала связался с юридическим факультетом в Бонне, чтобы узнать, поддерживает ли факультет это приглашение, или же министерство хочет посадить его туда сверху, насильственным порядком, или, как выражался сам Вебер, «октроировать»: «перед тем как снова обратиться в учебный отдел, мне важно понимание, что я буду трактовать социологию в ее полном объеме, т. е. как прежде всего социологию права и социологию государства. Я представляю себе крайне дилетантский подход, в каком обе эти специальности, да и социология вообще преподносятся, а тем самым и дискредитируются юристами, да и не юристами, чему я хочу противопоставить четкое и ясное разделение юридического и социологического подходов» (MWG II/10, 429). В ответном письме Беккеру Вебер благодарит за приглашение, но объясняет, что находится в процессе переговоров с Мюнхенским университетом и чувствует себя связанным обязательствами. Если же переговоры в Мюнхене не увенчаются успехом, он с радостью откликнется на предложение из Бонна. После того как переговоры в Мюнхене завершились, он написал письмо с отказом от предложения, где сослался на соображения чести и верности взятым на себя обязательствам, заверив, что в остальном боннское место было бы для него во всех отношениях крайне желанным.

На самом деле он с самого начала знал, что не примет боннское приглашение. Хотя, конечно, счел его крайне лестным. После получения письма от Беккера он написал Эльзе, будучи, судя по тону письма, в состоянии эйфорической приподнятости:

20 000 марок «гарантированно» предлагают мне сумасшедшие пруссаки за 2 часа нагрузки в Бонне (умножь это 7 раз на 24, учти каникулы!) – не следует ли мне за такой «прайс» требовать от тебя исключительного и крайне уважительного обращения? Думаю, что даже индийский белый слон столько не стоит, так что я еще поспорю с твоей зоологией, возможно даже потребую, чтобы меня снова звали «уважаемый учитель» <…> Марианнины глазки [от такого предложения. – Л.И.] заблестели немножко жадно. Ну, в самом деле, не стоит ли подумать перед мюнхенским вызовом? А если опять не получится, что тогда? Посмотри, ты ведь всегда мечтал об «исследовательской» профессуре, так вот она! <…> Ну да, она, а еще «ранняя старость», которую мне напророчили умные медики, – вот что там! А в Мюнхене – поздняя, хочу надеяться, что не слишком поздняя юность, будь она долгой или короткой, а еще риск (MWG II/10, 459–460).