Драма жизни Макса Вебера

Эта «исследовательская профессура», как ее называл Вебер, более всего соответствовала его научным и карьерным интересам, но он был привязан к Мюнхену – не к университету, конечно, а к Эльзе. Выбирая Мюнхен, он выбирал Эльзу. Понятно, что «альтернативная история» – сомнительное занятие, но хочется порассуждать, что было бы, если бы Вебер выбрал Бонн. Было ли верным его взвешивание шансов и перспектив? С одной стороны, да, оно было совершенно верным. Позже он писал: Бонн «был бы для меня единственно правильным, я это знал» (MWG II/10, 672). Он это знал, но выбрал Мюнхен. В качестве альтернативы он мог бы получить раннюю старость, о которой его предупредили врачи, плодотворную работу и спокойную жизнь. Скорее всего он прожил бы гораздо дольше. Старики ведь живут долго. Но он выбрал позднюю юность, а также риск – русскую рулетку в лице Эльзы Яффе. Можно сказать, что, делая выбор между поздней юностью и ранней старостью, он выбирал в конечном счете свою смерть.

«Тогда была весна»

Мы сказали, что после прогулок на берегах Изара и чтения сонетов Шекспира в переложении Стефана Георге письма Вебера к Эльзе Яффе стали по-настоящему любовными письмами. Вебер гостил у Эльзы 5 ноября 1918 г., тогда они и читали сонеты, в частности 102-й сонет, начало строфы из которого («Тогда была весна…», Damals war Lenz… в переводе Ст. Георге) он процитировал уже в письме 12 ноября. Этот же сонет он вспоминает в письме Эльзе от 15 января 1919 г., которое завершается пылким признанием: «Было бы преступлением отягощать твою жизнь, а не просто служить твоей красоте. И если я когда-нибудь стану тебе безразличен (курсив в самом письме. – Л.И.), я исчезну… ты никогда больше не услышишь о моей любви». И затем последние слова письма – вариация начала той же самой строфы из 102-го сонета: «Но „сейчас ведь весна“ (Aber “jetzt ist es Lenz“). Всегда твой Макс» (MWG II/10, 400).

Я бы не сосредоточивался на этих вроде бы мелочах, но случилось так, что через пару недель после этого письма, а именно 28 января 1919 г., Макс Вебер читал в Мюнхене свой знаменитый доклад «Политика как профессия» и в самом конце призывал слушателей не поддаваться революционному угару, а трезво и ответственно подходить к собственному будущему. При этом он цитирует ту же самую строфу 102-го сонета. В отечественных изданиях «Политики как профессии» она дается в переводе С. Маршака:

Тебя встречал я песней, как приветом,
Когда любовь нова была для нас.
Так соловей гремит в полночный час
Весной, но флейту забывает летом.

Это замечательное стихотворение, но очень приблизительный и чересчур, я бы сказал, цветистый перевод. Оригинал выглядит гораздо строже – без гремящего полночного часа и песни как привета, напоминающей по интонации физкультурные марши 30-х гг.:

Our love was new, and then but in the spring,
When I was wont to greet it with my lays,
As Philomel in summer’s front doth sing,
And stops his pipe in growth of riper days.

Кто не очень хорошо разбирается в этом архаичном английском, может обратиться к подстрочному переводу: «Наша любовь была молодой и только переживала весну, // Когда я часто приветствовал ее своими песнями, // Как Филомела поет в начале лета, // Но оставляет свой рожок, когда наступает более зрелая пора».

Конечно, почти совершенен по лексике и главное – по интонации перевод Стефана Георге, а именно его словами пытался убедить Вебер свою аудиторию:

Damals war lenz und unsre liebe grün,
Da grüsst ich täglich sie mit meinem sang.
So schlägt die nachtigall in sommers blühn
Und schweigt den ton in reifrer tage gang.