поверхностно, что я писал об Эдгаре Яффе и твоей повседневной судьбе. Да, именно это: повседневность и ее демоны – наш злейший соблазн и враг. Я это знаю… Я понимаю, через что должна была ежедневно проходить твоя святая и нежная душа. Я попытаюсь однажды, если, конечно, мне будет это позволено, показать тебе глубину моего сопереживания <…> А сейчас я просто скажу: ты хорошо и с достоинством вела борьбу. Ты и дети! – вы не должны быть отделены от мужа. Это ясно. Он должен хоть как-то считаться им отцом. Ты этого добилась в том объеме, какого требуют современные установления. Опасность в том, что этот, конечно, не совсем никчемный, но слабый человек желает быть – в этом отношении – бо́льшим, чем ему дано быть <…> Достаточно! Я даже не знаю, расположена ли ты об этом со мной разговаривать. Но если я могу быть тебе полезным и помогать все равно какими средствами – моральными или аморальными, милосердными или насильственными, все равно какими – это Ты, кому я буду служить, знай это <…> Ты, сильная и радостно любимая госпожа моего – ну да, временами не прирученного – сердца (MWG II/10, 370–371).