Драма жизни Макса Вебера

…Ты, золотая Эльза, ты выше и выше всего, переполненная счастьем и радостью <…> Я иногда думал: невозможно вместить в себя еще больше радости, любви и самоотдачи, это разорвет на части. Однако мера красоты, которую может вынести человек, кажется безграничной. Все во мне ждет тебя и зовет тебя в это, как и в любое другое утро. Все соотносится с тобой, хочу я этого или не хочу, знаю или не знаю; очень скоро или даже сразу я уже знаю об этом. Обдумываю я или чувствую что-то доброе или недоброе, красивое или некрасивое… прежде всего и мгновенно вопрос: когда и как я ей об этом расскажу? Да расскажу ли я ей об этом вообще? Впрочем, это мгновенно уже не вопрос, я ведь не могу иначе. Только как это получается, что она радостная и веселая, а не печальная, что она меня целует, а не шлепает, а если шлепает, то не сильно, а только для вида – в общем как юная и несказанно прекрасная безгранично любимая мать, для которой хочешь быть хорошим и от которой ничего не можешь утаить. И вся эта красота переживания исполнена такой чувственной силы – о, до последней капли крови все кипит внутри (MWG II/10, 807).

Сначала – о золотой Эльзе. В Берлине на площади Большая Звезда стоит огромная колонна на гранитном пьедестале, которую венчает золотая фигура ангела с копьем и лавровым венком. Это так называемая колонна Победы, поставленная в честь побед германской армии в объединительных войнах Германии в XIX в., а ангел на самом деле – не ангел, а римская богиня победы Виктория. Сами жители Берлина называют памятник иногда «колонна Победы», иногда «Виктория», а чаще просто «Золотая Эльза», поскольку считается, что скульптору Драке при изготовлении Виктории позировала его дочь Эльза. Во времена Вебера «Золотая Эльза» стояла перед рейхстагом и была самой высокой точкой Берлина. Хотя Вебер и пишет слово «золотая» в этом письме со строчной буквы, здесь, конечно, нельзя избавиться от ассоциации «золотой Эльзы» Вебера, которая превыше всего и преисполнена блеска и радости, с берлинской «Золотой Эльзой». Но это просто для справки. В этом письме Вебер столько говорит о себе самом!

В одном из писем Вебер заявляет, что у него состоялась вторая молодость, а потом вроде бы обрывает сам себя и задается вопросом: «А разве у меня была первая?» (MWG II/10, 391). Когда читаешь это обсуждаемое сейчас письмо, совершенно ясно понимаешь, что у него не было другой юности, кроме той, что состоялась сейчас, когда ему стукнуло 55; только юноша может с восторгом рассказывать своей любимой, что все в его жизни соотносится с ней, что бы он ни узнал и ни почувствовал, этим невозможно не поделиться с любимой. Это ведь новость и радостное открытие для Макса Вебера, а для тех, кто влюблялся в юности, – это не новость и не откровение. Это и многие другие письма – письма пятидесятипятилетнего юноши своей первой возлюбленной. Конечно, Эльза – его первая возлюбленная, она стала таковой еще до Мины, хотя судьба, очевидно, не позволила ему и Эльзе стать любовниками десятью годами раньше в далеком 1909 г.