Драма жизни Макса Вебера

Наступает 1899 г. – уже второй год болезни. Вебер пишет прошение об освобождении от лекций, читать которые он не в силах, но за ним еще сохраняется семинар и руководство студенческими работами. Университет и министерство культов максимально лояльны к заболевшему профессору. На Рождество углубляющаяся болезнь заставляет Макса подать прошение об отставке. В министерстве готовы его удовлетворить, полагая, что у Вебера имеются какие-то особые планы (переход в другой университет, отъезд заграницу), но узнав, что отставка воспринимается им как вынужденная, с негодованием прошение отвергают. Вместо отставки профессору предлагают длительный отпуск с сохранением содержания, который, как пишет Марианна, «продлится столько, сколько ему будет нужно» (Там же. С. 214). Это просто спасение, ибо в случае отставки возникли бы серьезные материальные проблемы; и так уже значительная часть связанных с болезнью затрат (санатории, поездки в Италию) оплачивает Елена из своих средств – без профессорского оклада полное содержание семьи старшего сына оказалось бы для нее не под силу. Тем более что состояние больного не улучшается. «Все, каждое движение для него чрезмерно: он не может, не испытывая мучений, ни читать, ни писать, ни говорить, ни ходить, ни спать. Все духовные и часть телесных функций не повинуются. Если он все-таки заставляет их служить, то ему грозит хаос, чувство, что он может подвергнуться вихрю затемняющего дух возбуждения» (Там же. С. 214–215).

Таким образом, становится ясно, что возврата к прежней жизни не предвидится. «…Я решила, – пишет Марианна, – как только замечу, что ему хуже, проводить его в находящийся неподалеку санаторий» (Там же. С. 215). Это означает, что вылечить его дома невозможно. «Проводить в санаторий» – это «сдать» в «нервный санаторий», по крайней мере на несколько месяцев (он пробыл в санатории в Бад-Урахе в Шварцвальде около полугода). А это означает невозможность исполнения обязанностей в университете и необходимость по причине финансовых трудностей отказа от гейдельбергской квартиры. Думать и действовать здесь приходится Марианне, поскольку сам Вебер в этот период уже не способен к принятию решений.

Это дно. Прежняя жизнь разрушена. Прежнего профессора Вебера больше не существует. А ведь ему только 36 лет, а его жене вообще 30.

Как сказано в одном из стихотворений Николая Гумилева,

Созидающий башню сорвется,
Будет страшен стремительный лёт,
И на дне мирового колодца
Он безумье свое проклянет.

Симптомы

Наверное, самым выразительным симптомом на первых порах болезни были затруднения речи и движений. Именно нарушения речи заставили Вебера отказаться от чтения лекций. Нужно правильно оценить важность этого нарушения, поскольку мы говорим о человеке, для которого лекции, доклады и другие устные сообщения были не просто профессиональной обязанностью, но неотъемлемым элементом образа жизни. Вебер был выдающимся оратором, чему есть много свидетельств, и одна только эта проблема могла привести к коренным изменениям личности. Так же обстояло дело и с нарушениями двигательной активности. Он привык быть энергичным, чем даже гордился, как, например, способностью пару раз в неделю без остановки взбегать на Замковую гору в Гейдельберге. Теперь же при ходьбе сразу приходила усталость и головная боль. Он даже стал утверждать, что ходьба, прогулки ему противопоказаны, поскольку вредят. Третий пункт – это долгие, тянущиеся иногда целыми днями приступы мигрени.

Это тяжелые, усложняющие жизнь, но не главные симптомы. Основной источник зла– это бессонница, которая стала преследовать Вебера, до тех пор практически не имевшего проблем со сном, уже в 1898 г. и даже после отступления болезни продолжала тревожить его вплоть до самой смерти. Было ясно, что бессонница – продукт возбуждения мозга, неспособного переключиться из рефлексивно активного в вегетативное, «растительное» состояние. Это понимал и сам Вебер, и Марианна, которая также время от времени страдала бессонницей, так что эта сторона нервной болезни Вебера может считаться в какой-то степени их общим недугом. Выход из устойчивой бессонницы с трудом, если вообще возможен. Это заколдованный круг, который больному не удается разорвать. По формулировке Радкау, слишком интенсивная фиксация мыслей на сне изгоняет сон, а постоянная бессонница вновь парализует мысль и заставляет ее сосредоточиваться на сне. Если больной – «больной бессонницей» – предпринимает попытку как-то использовать открывающееся вроде бы по причине отсутствия сна якобы свободное пространство мысли для формулирования каких-то содержательных идей, бессонница не дает использовать это пространство, заставляя вновь и вновь искать сон. Как это происходит, на собственном опыте знает огромное количество интеллектуально деятельных людей.