Драматургия ГДР

Ш т и б е р. Что такое?

Г и р ш. Его антитезисы такой ералаш в голове устраивают, что если ты не женился до немецкой философии, потом уже и пытаться не стоит.

Ш т и б е р. Вы изучаете Гегеля?

Г и р ш. До глубокой ночи сижу за книгами, ни о чем другом и думать не хочется, господин Шмидт! Такие занятия в гроб загонят.

Ш т и б е р. Один Гегеля изучает, другой дерьмовые письма таскает. Ни одного покушения. Гогенцоллернов ругают, но умеренно. А где же нечто ощутимое, жизненное, активный бунт?

Ф л е р и. Приношу, что есть.

Ш т и б е р. Тогда принесите письма, которых нет.

Ф л е р и. Научите, как это сделать, господин Шмидт.

Ш т и б е р. И научу. Слушайте. Во-первых: вы, Флери, немедленно поезжайте в Париж. Гольдхейм, садитесь за сочинение писем, подстрекающих к убийствам и мятежу. Надежный человек отвезет эти письма в Париж к Флери. Вам, Флери, я укажу один адрес. Там письма перепишут, и вы отправите их под видом красной революционной почты в Лондон Дицу. Диц положит их в архив, а наш человек их оттуда изымет. И мы получим то, что нам надо. Самый простой и короткий путь.

Ф л е р и  уходит.

Г о л ь д х е й м. В подстрекательских письмах всегда содержатся весьма опасные флюиды бунта, от которых я бы советовал держаться подальше.

Ш т и б е р. Как это они пели в Силезии? Мошенники, дьявольское семя и что-то о петле. Убивайте сильных мира сего!

Г р е й ф. Кому нужны сильные мира сего? Вот если убить священника, публика это поймет. Или если изнасиловать свою двоюродную бабушку.

Ш т и б е р. Слышите, Гольдхейм? Учитесь у Грейфа.

Г р е й ф. В литературе тоже всегда можно найти нечто пикантное. «И с дьявольским грохотом ворваться в кельи монахинь, ха-ха-ха, а бедные дурочки лихорадочно ищут в темноте свои юбки, жалобно причитают, вопят и стенают, и вот наконец эта старая…»

Все с удивлением взирают на Грейфа.

Шиллер.

Ш т и б е р. Непостижимо. Однако, Гольдхейм, это «ха-ха-ха» было великолепно, обязательно воспользуйтесь.

Входит  А г е н т.

А г е н т. Господин советник, камердинер наследного принца сообщает, что его высочество завтра посетит выставку. Художественную.

Ш т и б е р. Художественную? Английская полиция сообщала нам что-либо о художественной выставке?

А г е н т. Никак нет, господин советник.

Ш т и б е р (Агенту). А ведь знают, что за люди болтаются на художественных выставках! Доложите обо мне полицейскому префекту Лондона. И понастойчивее. Я настаиваю на встрече.

А г е н т  уходит.

А вы, Гирш, впредь все ваши мысли включайте в донесения. Изготовьте тетрадь протоколов группы Маркса. Имена, подписи, материал. Ясно? Нечто существенное.

Г и р ш. Все понятно, господин Шмидт! У Маркса есть масса весьма интересных вещей, на которые никто не обращает внимания.

Все присутствующие, кроме Гирша, начинают расходиться. К кому бы Гирш ни обратился, его никто не хочет слушать.

Откуда, например, у Маркса столько боевого пыла. (Гольдхейму.) Честное слово, у него мозоли на заднице. Мы с вами наслаждаемся, нежимся на лоне природы, а он сидит в Британском музее, читает экономические книжки и насиживает мозоли.

Г о л ь д х е й м  уходит.

(К другому агенту.) Дилетант удивится, а я называю это современным взглядом на вещи. Человека можно понять только через его психику.

А г е н т  уходит.

(Не замечая, что его не слушают.) Нельзя, к примеру, забывать о национальных особенностях. Маркс — немец, ученый человек, настоящий ученый, но понимает, что ему никогда не стать профессором. И этого вполне достаточно, чтобы повести немецкого интеллигента на баррикады. Я вам раскрою этого Маркса страница за страницей. (Увидел, что все ушли, ищет слушателя, не найдя, обращается к публике.) А слышали, как Маркс узнал о том, что Виллих находится в связи с квартирной хозяйкой? Потрясающая история… Началось с того, что… (Смотрит на часы.) Однако уже половина. Пора на занятия. Сегодня «Гегель о государстве». Заболтался я с вами.

КАРТИНА ДЕСЯТАЯ

Перед занавесом.

Г р е й ф. Господин Гольдхейм, я в некотором недоумении. Как прусскому полицейскому подобает вести себя на художественной выставке?

Г о л ь д х е й м. Мой милый, любая акция, связанная с искусством, при ближайшем рассмотрении оказывается не такой уж страшной. Войдя на выставку, прусский полицейский должен осмотреться. Установить пути подхода к картинам, затем пути отхода. Его задача состоит из двух частей: видеть и слышать, причем вторая часть может оказаться более важной, поскольку опытный полицейский чиновник из высказываний по поводу произведений искусства может сделать вывод об отношении говорящего к его величеству. Значит, для прусского полицейского чиновника главное — не выделяться из толпы знатоков искусства.