Драматургия ГДР

Ш т и б е р. Кто такие?

Ф л е р и (отвернувшись). Роберт Майне, шеф полиции Лондона. (Поспешно уходит.)

Ш т и б е р. Какой счастливый случай, да еще в самом начале моей деятельности. К вашим услугам, ваше превосходительство! Министерства юстиции его величества короля Пруссии советник полиции доктор Вильгельм Карл Эдуард Штибер.

М а й н е. Майне. (Пытается пройти.)

Ш т и б е р. Ваше превосходительство!

П е р е в о д ч и к. Господин Майне спешит на богослужение. Архиепископ Кентерберийский вместе с королевскими комиссарами молится о ниспослании удачи в нашей великой цивилизаторской миссии.

Ш т и б е р. Ваше превосходительство! Осмелюсь задержать вас и сделать заявление чрезвычайной важности. Я только что прибыл в Лондон, и благодаря дерзко организованной операции случайно получил прокламацию, содержащую призыв к физическому насилию над нашим наследным принцем. (Передает Майне конверт.)

М а й н е. Сэр!

Переводчик берет конверт, и они проходят. Штибер ошеломлен. Майне что-то говорит переводчику. Тот возвращается.

П е р е в о д ч и к. Вы понесли расходы?

Ш т и б е р. Что вы имеете в виду?

П е р е в о д ч и к. Всего наилучшего!

Ш т и б е р. Сэр! (Смотрит вслед Майне и переводчику.)

Быстро входит  Г и р ш.

Г и р ш. Хэлло, господин Шмидт!

Ш т и б е р. Вы заставляете себя ждать.

Г и р ш. Очень неудобное место, господин Шмидт.

Ш т и б е р. Когда будет новый материал о Марксе?

Г и р ш. На будущей неделе.

Ш т и б е р. Не раньше?

Г и р ш. Нет.

Ш т и б е р. Почему?

Г и р ш. Если бы не лето, и если бы Маркс не заложил сюртук в ломбарде, он бы мог надеть полосатые брюки вместо черных, а вместо сюртука пальто, так как у него двое брюк и только один сюртук, и мы бы могли завтра увидеться в Британском музее. А он заложил сюртук. Видно, речь идет о значительной сумме, вероятно, плате за квартиру. Следующий гонорар пойдет булочнику, а поскольку Маркс еще никогда не получал два гонорара на одной неделе, на улицу он сможет выйти лишь на следующей неделе.

Ш т и б е р. А вдруг придется платить мяснику?

Г и р ш. Маркс и мясник?! Господин Шмидт, вы изволите шутить. До завтра. Нельзя, чтобы нас видели вместе. (Уходит.)

Ш т и б е р. Что ж, начало весьма неплохое. Они еще узнают Штибера. (Уходит.)

КАРТИНА ВОСЬМАЯ

Г р е й ф. Р а б о ч и й  с  с ы н о м  одиннадцати лет.

Р а б о ч и й. Что тебе больше всего понравилось на выставке?

С ы н. У Круппа стальной слиток — сорок две тонны. Никто в мире не мог сделать ничего подобного.

Р а б о ч и й. Да.

Он все время наблюдает за Грейфом, а Грейф за ним.

Чем это воняет? Чуешь? Прусские шпионы.

С ы н. Пойдем в пивную Баркли?

Р а б о ч и й. Нет.

С ы н. Почему ты туда не ходишь, отец? Немцы поют там теперь целыми днями. Наверно, весело.

Р а б о ч и й. Я это знаю, сынок. Напьются вина или пива, и нет больших весельчаков, чем они. Носят белые рубашки, распевают песни и гордятся, что употребляют столько мыла. Ты был еще совсем маленьким, когда мы с ними порвали.

С ы н. Тоскуешь о Германии?

Р а б о ч и й. Не тоскую, но радоваться нечему. Наши отношения ясны. Там был дан приказ о моем аресте, и я им этого не забуду.

С ы н. Ты часто думаешь о Германии?

Р а б о ч и й. Германия, о которой я думаю, — иная.

С ы н. Разве теперь они не такие, как были раньше?

Р а б о ч и й. Наверно, это мы стали другими. Когда они поют, мы стискиваем зубы, когда они беззаботны, мы становимся бдительными, когда они благоговеют, мы негодуем; мы стыдимся того, чем они гордятся; они предаются сладким грезам, а мы не спим ночей.

С ы н. Ты говоришь о Германии, словно поднимаешь тяжелый груз.

Р а б о ч и й. Ешь, ешь. Набирайся сил, чтобы ты смог снести эту ношу, когда вырастешь. Ведь от нее, сынок, тебе не избавиться никогда. (Глядя на Грейфа.) Чуть что случись — немцы всегда тут как тут. Немцы задушили революцию во Франции, немцы задавили республику в Голландии, в Греции немецкие войска поддерживали самое гнусное из всех правительств. Немецкие полицейские орудуют по всей Европе вплоть до Португалии, с помощью немецких солдат была разорена Польша, вырезано население Кракова, разграблены Венеция и Ломбардия. А у этих слезы наворачиваются на глаза, едва только речь заходит о немцах. Хотя они своими глазами видели, как была сожжена Силезия, опустошена Богемия, повержена Австрия.

С ы н. Но разве они этого хотели? Ты ведь сам учил меня различать угнетателей и угнетенных.

Р а б о ч и й. Конечно, мой мальчик, ими правит семейство капралов и шутов. Но будь у нашего народа немного меньше высокомерия, мы бы сберегли наше доброе имя и от многого избавили бы наших соседей. Кажется, я понял, чем тут воняет: берлинской помадой для волос. Ну и врежу я ему сейчас, сын мой!

Грейф убегает.

КАРТИНА ДЕВЯТАЯ