Драматургия ГДР

С у. Как жаль!.. Главный герой хочет нас покинуть. (Загораживает Курту дорогу.) Одержал верх над всеми, а теперь хочешь смыться? Это неблагородный поступок, товарищ директор, он тебе не к лицу.

Курт безмолвно отстраняет ее.

Вот это я называю: быть мужчиной!.. Молча отбрасывает с дороги все, что ему мешает. (Легко вспрыгивает на постель, становится в театральную позу.) Вот какие люди нам нужны: жесткие и хитрые! Полные величия!.. Да здравствует наш «эстаблишмент»! С ними мы выйдем на мировую арену!

К у р т (сухо, к Эв). Приведи ее в порядок. (Хочет уйти.)

С у. Я для тебя слишком шумна, мальчик?.. Кому я мешаю? Разве есть тут кто-нибудь, кому неприятно слышать то, что я говорю? Или не нравится картина, которую я рисую?

К у р т (к Эв, презрительно). Комедианткой она, верно, тоже была.

С у. Ну вот это уж нет, мои дорогие!.. Кем угодно, но только не актрисой. Бр-р-р!.. Это для меня слишком примитивно.

Э в. Даму из Парижа ты, впрочем, сыграла с успехом.

С у. Опыт, милая Эв, опыт дает нам многое. И от Парижа у меня не плохие впечатления. (Снова становится в позу.) Я была там, в мае шестьдесят восьмого. Когда по ночам в Латинском квартале Марсельеза и Интернационал сливались в единой мелодии — за баррикадами горящих автомобилей, против штурмовых полицейских рот.

Э в (недоверчиво). Ты была там? (Подходит к постели, смотрит на Су снизу вверх.)

С у (небрежно). Чистая случайность. Редакция послала меня как раз в это время во Францию, и…

К у р т. Журналистка, значит, тоже… (Прислонился к косяку двери, разглядывает Су с пренебрежительной усмешкой.)

С у. А почему нет?.. Писать может каждый. (Продолжает с нарастающим возбуждением, обращаясь прежде всего к Эв.) Там проповеди о смирении и терпении не стоили уже гроша ломаного. А ненависть к голоду и нужде, возмущение всех угнетенных слились в один крепкий коктейль. Революция объяла потрескивающим пламенем весь этот валежник разумненького выжидания, взвешивания обстоятельств и умиротворения.

Вечернее платье наполовину сползло у нее с плеч, она стоит на, кровати с видом бунтующей маркитантки на баррикаде, красивая в своем страстном порыве, но бокал с коньяком, который она все еще держит в руке, не очень подходит — и все же подходит! — к такой картине.

Сердца решали: кто за кого и кто против нас. Покончить с ожиданием сотни раз обещанных изменений, покончить с утешениями, которыми ныне потчуют людей, как две тысячи лет назад христиане потчевали обещаниями рая после смерти. Восстание — это все, и никакой больше веры утешительным тезисам старых и новых религий! Изменения подавайте сейчас же! Немедленно! (Нагибается к стоящей у кровати Эв, хочет ее подтянуть к себе наверх, продолжает с нарастающим возбуждением, торжественно.) Отбросьте ненужные сомнения и скованность, которую нам навязали прежние режимы! Это парализующий яд, впрыснутый в нас, чтобы мы сидели тихо и чахли в бесконечном оцепенении. Ломайте структуры старого мира и на обломках его создавайте основу для окончательной и подлинной свободы человека!

Один из ее энергичных жестов приводит к тому, что бокал выскальзывает из ее руки и, ударившись об стенку, разлетается на куски.

К у р т (довольно спокойно). Второй уже сегодня. (К Су.) Ты хорошо выучила свой парижский монолог.

Су сразу утеряла бунтарский вид.

С у (к Эв). Извини… Я уплачу.

К у р т (к Су). Ты хоть сама сочинила его?