Драматургия Югославии

М а р ь я н а. Набрала салату, совсем чистенького нашла. Такая зима мягкая. (Накрывает на стол.) Капеллану не нравится. Говорит, что пусть бы зимой лютый холод был, чтоб они все там в лесу подохли. Так вот и сказал. А я думаю, человек есть человек. Да, хочу сказать, нашего капеллана просто не узнать. Намедни наши привели сюда Янеза Долинара. Не знаю, в чем он провинился, но его в ризнице зверски избили, боже, смилуйся… И можете себе представить — капеллан все время был там. А когда потом Янеза убили, пришла сестра Янеза и спросила капеллана, как он мог допустить, чтоб убили человека, когда тот был без сознания. А капеллан ей ответил: «Разве для него было бы лучше, если бы подождали, пока он придет в себя?..» (Осматривает стол.) Пусть заходят?

Д а г а р и н. Где они?

М а р ь я н а. Тот худющий, который глядит так противно, что-то пишет. Один на гитаре играет, один, помоги господь, револьвер чистит. Меня аж трясет, когда я смотрю на них. И чего они пришли с вами?

Д а г а р и н. Позови их к ужину.

М а р ь я н а. Да ведь я уже звала. Вот они уже идут.

Входят сопровождающие Дагарина — в сапогах, в брюках для верховой езды, хотя и в гражданской одежде. Это  К а е т а н  и  А н т о н.

(Указывает им на стол.) Прошу вас, чувствуйте себя как дома.

Появляется  М о к о р е л, это высокий мужчина лет двадцати семи, физиономия его напоминает фанатичных приверженцев клерикально-фашистской клики «Стражи в вихре»; он молча идет к столу, усаживается.

М о к о р е л (священнику). Ну как? Отдохнули?

Д а г а р и н (тоже садится к столу, Марьяне). Ну, теперь ступай.

М а р ь я н а  уходит.

Ешьте, господа.

Мокорел и два его спутника, похожие на Мокорела, словно братья, наваливаются на еду, не обращая внимания на Дагарина, который ничего не ест.

М о к о р е л (наконец заметив это). А вы, священник, ничего не будете? Ешьте, ешьте, набирайтесь сил. Они вам пригодятся. Кто это недавно вышел из вашего дома?

Д а г а р и н (долго молчит). Мой племянник.

М о к о р е л (откладывает вилку и нож). Ваш племянник? Он не в Новом Месте?

Д а г а р и н. Нет, он здесь.

М о к о р е л. Куда он направился?

Д а г а р и н. Не знаю, может быть, в корчму.

М о к о р е л. В корчму?

Д а г а р и н. Возможно.

М о к о р е л (снова принимается за еду, накалывает на вилку кусочек окорока). Вы уже говорили с ним?

Д а г а р и н. Да. Однако прошу вас, господин Мокорел, быть в своих вопросах менее резким, иначе я не буду отвечать. Не забывайте, что перед вами сидит служитель господа.

М о к о р е л (переглядывается со своими людьми, с кислой миной, но уже любезнее). Простите, я не хотел вас обижать. Прошу вас, чтобы и вы не забывали моих полномочий. Итак, что он сказал?

Дагарин не отвечает.

Почему вы молчите? Он отверг?

Д а г а р и н (в страхе за Андрея пытается оттянуть время). Не знаю, нет пока, но…

М о к о р е л. Значит, отверг. (Кивает своим, те сразу же поднимаются.) Загляните в корчму. Если его там нет, разузнайте, где он, и приведите сюда.

К а е т а н  и  А н т о н  уходят.

(Поворачивается к священнику, несколько почтительнее.) Вы сказали ему, что от того, подпишет ли он заявление или нет, зависит десять жизней?

Д а г а р и н. Нет.

М о к о р е л (сердито). А почему?

Д а г а р и н. Потому что это неправда.

М о к о р е л (бросает на него насмешливый взгляд, вытирает рот салфеткой). С каких это пор вы стали поборником справедливости?

Д а г а р и н. С тех пор как я увидел, какое лицо имеет ложь.

М о к о р е л (кладет салфетку на стол и поворачивается к нему). И какое же это лицо, уважаемый?

Д а г а р и н (вынимает из кармана зеркальце в серебряной рамке, дует на него, вытирает и протягивает его через стол). Смотрите сами.