Драмы

З у б к о в с к и й. Неправда! Только нужно подумать — может, теперь в ней уже нет смысла? Многое из того, в чем ты обвиняешь меня, уже исправлено. Остальное тоже изменим. Так что…

К л е н о в. Статья устарела?

З у б к о в с к и й. Вот именно! Поезжай в редакцию или позвони, объясни там. Все оказалось гораздо сложнее и вместе с тем проще. После санатория, когда наберешься сил, ты возвратишься к этой теме.

К л е н о в. Ну что ж, в словах твоих есть смысл.

З у б к о в с к и й. Знаешь, говоря откровенно, сегодня здесь, не уходя из этого дома, я как-то наглядно убедился в силе и мудрости нашей печати. Дело же не в том, чтоб разгромить, уничтожить… Верно? Дело в том, чтоб исправить, дать возможность одуматься…

К л е н о в. И ты одумался?

З у б к о в с к и й. Ну, вышла бы твоя статья, кому от этого было бы хорошо? Мне? Нет, конечно! Сняли бы, опозорили, выбросили из жизни. Для народа? Чтобы народ перестал верить своим руководителям, думал бы: «Все они такие!» Ну, а для заграницы каково? Воспользуются твоей статьей, все американские газеты перепечатают. Вот, мол, глядите, что у них делается! Кому помогаешь, Ярослав? Добро бы хоть самому от этого польза была! Стал бы более знаменит, популярен… Да тебя и так всякая собака знает. Но ведь и у тебя ошибки были. Могут просмотреть и твои писания за двадцать лет, найти кое-что. В один прекрасный день и посчитались бы. Возможно это?

К л е н о в. Вполне.

З у б к о в с к и й. А к этому прибавили бы и про тебя лично, про твой быт, про твой дом.

К л е н о в. Говори, говори, Гриша.

З у б к о в с к и й. Вот ты других все учишь, а как у тебя обстоит… ну, хотя бы с Ленькой? Взял мальчишку, усыновил. За такого двойная ответственность! А правильно ли ты его воспитал? Парень совсем с панталыку сбился. В школе дебош устроил, его из комсомола выгонять хотят. Сына Кленова! Ведь за это отвечать придется тебе, отцу его. И в другой прекрасный день выяснилось бы, что мальчишка связался с какой-нибудь шайкой, запутался в связях не совсем приятных, а? И появляется в газете судебный отчет: сын известного журналиста… Приятно тебе? Ты совесть людей! Учитель новой морали! А я бы оказался судьей или народным заседателем. Как мне поступить?

К л е н о в. Выручать.

З у б к о в с к и й. Я уж в лепешку расшибусь, а тебя вытащу.

К л е н о в. Вытащишь?

З у б к о в с к и й. Во всяком случае, топить не стану.

К л е н о в. А я чуть тебя не утопил.

З у б к о в с к и й. Ты пишешь, что тебе совесть подсказывает. Только ведь есть люди, которые знают, что росли мы с тобой вместе, одну женщину любили. А ты ей письма писал. И какие! Правда, до брака со мной, а все же писал! И вдруг через двадцать пять лет свел со мной старые счеты! На страницах центральной печати. Какие-нибудь негодяи могут так подумать. Мало ли негодяев! Для нас с тобой память Вики священна. А тут чужие люди станут грязными руками копаться в самом дорогом для нас. Чего доброго письма твои к Вике процитируют… Приятно будет нам с тобой такое прочесть в газете? Дескать, Кленов опозорил честное перо журналиста. От подлецов трудно уберечься, Ярослав. Лучше не трогать их. Пиши о прекрасном, о светлом, на хорошем учи людей! У тебя такое сильное перо! Да здравствует жизнь, Ярослав! Светлая, солнечная, юная!

К л е н о в. Браво! Ты убедил меня, старик. Недаром просил отсрочку на шесть часов.

З у б к о в с к и й. Я очень рад.

К л е н о в. Мне ведь тоже эти шесть часов были ужасно нужны. Я тоже не был уверен в своей статье. Для этого я пригласил сюда Шуру Власенко. Для этого беседовал с десятками людей, читал десятки писем… Я ждал тебя, и как ждал. А когда ты приехал, обрадовался. Сколько раз за сегодняшний вечер я возвращался к этой статье! Иногда я готов был немедленно порвать ее!

З у б к о в с к и й. Значит, статьи больше нет?

К л е н о в. Есть! И как нельзя более кстати.

З у б к о в с к и й. И, выходит, все мои слова были напрасны?

К л е н о в. Нет. Ни одно твое слово не было напрасным. Каждое твое слово, каждый твой поступок убеждали меня в правоте людей, которые тебя ненавидят и мечтают избавиться и борются с тобой там, на строительстве. Потому что и здесь, в этом доме, ты вел себя так же, как и там. Твои методы очень просты: подкуп и угроза. Лесть и страх. Сперва ты работал увлеченно, широко, честно. Но потом власть вскружила тебе голову, ты решил, что тебе все дозволено. Тебя стали критиковать. Ты стал отбиваться, защищаться. Чем? Лестью и страхом. И здесь ты начал с того, что льстил Евдокии, хвалил меня, Леньку, моих друзей. Ты вызвал сюда Валю…

З у б к о в с к и й. Зачем?

К л е н о в. Ты из всего решил извлечь пользу: и из моей любви к Вике, и из своей дочери Вали, и из неблагополучия с Ленькой. Ты прав, я здесь очень виноват… Но ты и здесь решил поживиться. Скажи, это ты приказал отозвать отсюда Шуру Власенко?

З у б к о в с к и й (возмущенно). Я?

К л е н о в. Гриша, мне это будет очень легко проверить.

З у б к о в с к и й (рассмеялся). Ну, я. Я!