Г о р л о х в а т с к и й. А то я мог бы вам устроить какие-нибудь полтысчонки.
Ч е р н о у с. Искренне благодарю!
Г о р л о х в а т с к и й. Смотрите! Ежели что, обращайтесь прямо ко мне. Я всегда буду рад!
Ч е р н о у с
В е р а. Кто? Горлохватский?
Ч е р н о у с. Да! Он по-настоящему умеет позаботиться о живом человеке.
В е р а. Я тоже была о нем хорошего мнения.
Ч е р н о у с. А теперь разве нет?
В е р а. А теперь он мне кажется немного загадочным. Был один такой случай… Я не знаю, что и думать про него.
Ч е р н о у с. Вы чересчур строги к людям. Может быть, вас кто-нибудь в заблуждение ввел насчет него?
В е р а. Боюсь, как бы он сам не ввел нас в заблуждение.
Ч е р н о у с. Ну что вы! Я и мысли такой не допускаю!
В е р а. А вот спросим у Туляги… Никита Семенович!
Т у л я г а. Я вас просил бы забыть о моем существовании.
В е р а. Я этого не заслужила, Никита Семенович. Извините, если так! А мы тут разговаривали с Александром Петровичем о Горлохватском и хотели спросить, что вы о нем думаете?
Т у л я г а. Что я о нем думаю?.. Чудесный человек!
Ч е р н о у с
Т у л я г а. Свет обойдете, второго такого не найдете!
Ч е р н о у с. Я ей тоже говорил, что он необыкновенный человек.
Т у л я г а. Вот именно, необыкновенный! Искренний, душевный, готов с человеком последним поделиться.
В е р а. Даже?
Т у л я г а. Больше того — даже любимую женщину готов уступить другому.
В е р а. Не слишком ли вы?..
Т у л я г а. Истинную правду говорю вам, поверьте моему опыту.
В е р а
Т у л я г а. Да, моему опыту.
В е р а. Расшифруйте, Никита Семенович, что это значит?
Т у л я г а. Потом, в другой раз.
В е р а. А скажите, что вы думаете о нем как об ученом?
Т у л я г а. А почему это мне первому надо о нем думать? Нет уж, спасибо, думайте сами!
В е р а. Как — первому? Мы же, чтобы думать, в очередь не становимся.
Т у л я г а
В е р а. Вы так говорите, как будто что-то знаете про этот доклад.
Т у л я г а. Ничего не знаю!
В е р а
Т у л я г а
Ч е р н о у с. Странное желание, Никита Семенович!
Т у л я г а. Выступать ведь придется. А это для меня хуже самой смерти!
Ч е р н о у с. Так не выступайте! Никто же вас не принуждает.
Т у л я г а. Не выступишь, он этого не простит.
В е р а
Т у л я г а. Есть еще один выход.
В е р а. Какой?
Т у л я г а. Но для этого смелость нужна, а ее у меня сроду не было.
Ч е р н о у с. Что же вы раньше времени страдаете, Никита Семенович? А может быть, доклад как раз будет такой, что мы выслушаем его с удовольствием?
Т у л я г а. Какой бы он ни был, я удовольствия от него иметь не буду.
Ч е р н о у с. Какие же причины вашего мрачного настроения?
Т у л я г а. Причины есть, Александр Петрович… Поверьте мне на слово!
В е р а. Знаете, что я вам серьезно посоветую, товарищ Туляга?
Т у л я г а. Что вы мне серьезно посоветуете?
В е р а. Плюньте вы на все эти страхи и будьте советским человеком!
Т у л я г а. Говорите — плюнуть на страхи?
В е р а. Плюньте!
Т у л я г а. А скажите, вы были когда-нибудь деникинским полковником?
В е р а. Нет, не приходилось.
Т у л я г а. Это и видно…
В е р а
Т у л я г а
В е р а. Я ведь не верю, что это вы были с Зиночкой.
Т у л я г а
В е р а. А я все-таки не верю. Не могу поверить.
Т у л я г а
В е р а
Т у л я г а. За чистые мысли, за честность!
В е р а
Ч е р н о у с. Эта история с Зелкиной — действительно странная история.
В е р а. Весьма странная! Я думаю, не шантаж ли тут какой-нибудь?
Ч е р н о у с. На глазах у всех? Какой тут может быть шантаж?
В е р а. И все же есть тут какая-то загадка. Это видно из его слов. Однако же надо идти собираться. Сегодня я еду в Москву.
Ч е р н о у с. Значит, вы и на докладе Горлохватского не будете?
В е р а. Может быть, успею вернуться.
Ч е р н о у с. Жаль, если опоздаете. Доклад обещает быть интересным.