Выхин взял Ленку за руку – а ведь ладошка ледяная, неживая – и повел сквозь высокую траву к овальному холму. Остановился в полуметре, показал. Ленка охнула то ли от удивления, то ли от испуга – кто ж ее разберет? – и теперь уже осторожно подошла сама, присела перед лазом на корточки.
Ничего не изменилось, отметил Выхин. Комья грязи и камешки, высохшие корешки, а нутро заполнено чернотой – клубящейся и живой. Интересно, сможет ли туда пролезть большой взрослый мужчина? А что, если застрянет, как Винни Пух? Так и умрет, болтая торчащими ногами.
Но это была шальная, детская мысль. На самом же деле Выхина охватило будоражащее предчувствие. Будто он пришел в место, где его ждали, где он хотел побывать много лет, да все никак не добирался. То работа, то путешествия, знаете ли, то бегство от монстров из прошлого…
Выхин заглянул в черноту и, естественно, ничего в ней не разглядел. Подковырнул в грязи крохотный осколок камня, повертел в руке. На осколке едва заметной щербинкой тянулся узор. Он не светился, не был холодным. Выхин осторожно бросил его в отверстие и успел сосчитать до трех, прежде чем услышал едва заметный шорох.
– Я спущусь первым, – решил он. – Мало ли что.
Ленка не возражала. Выражение лица ее стало напряженным, сосредоточенным. Сняв с плеч рюкзак, она мяла пальцами пластиковый язычок молнии, словно размышляла, стоит ли открывать.
Не говоря лишнего, Выхин опустил ноги в отверстие, шумно выдохнул, подался вниз. На секунду показалось, что застрянет – уже застрял! – но земля нехотя приняла его, будто бы даже расступилась. Выхин провалился, чернота обступила, а в ноздри ударил резкий противный запах спертого воздуха, перегноя.
Он упал на колени в лужу, мгновенно набрав в кроссовки воды. Хотел подняться в рост, но голова уперлась в неровный земляной потолок. Выхин и мальчишкой-то не особо здесь мог выпрямиться, а сейчас и подавно.
От землистого рыхлого пола поднимался пар. Тишина была вокруг. Но тишина не абсолютная, а выжидательная, словно местные обитатели, кто бы они ни были, приглядывались к новому гостю, пытались опознать его.
Первый звук: всплеск. В каменном гробу, стоящем в центре, что-то шевельнулось. Вода лениво перелилась через бортик и стеклá черными ручьями по рыжим, иссохшим стеблям хмеля.
Выхин осторожно подошел на полусогнутых, сдирая налипшую на щеки паутину.
В воде каменной коробки гроба пузырилась желтая курточка. Тело лежало лицом вверх, голубые глаза смотрели в потолок, влажные губы потрескались. Это был мальчик, определенно, лет пятнадцати. Слишком высокий для своего возраста, слишком большой, широкоплечий, он едва помещался в склепе. Волосы шевелились, как черви. Мальчик моргнул – с век сорвались капли воды. Губы разошлись в улыбке. Он шумно сглотнул, а потом сказал знакомым голосом:
И еще:
Он не испугался, потому что ожидал увидеть нечто подобное, но все равно отпрянул от гроба, запнулся, упал спиной в воду. Холод проник за шиворот, в рукава футболки, под брюки. Только сейчас Выхин сообразил, что невольно кричит. Крик этот метался под сводами пещеры, порождая ответную реакцию – камни вокруг засветились голубоватым светом. По стенам поползли узоры, словно Выхин повернул невидимый рубильник и оживил мертвое место. Те, кто затаился – невидимые лица, – проступили сквозь мох и хмель светящимися контурами. Выпучили черные глаза без век, открыли черные рты без губ, втянули забытые запахи черными носами без хрящей.
Вода сильно заплескала, переливаясь через край гроба. Рука в сгнившей перчатке, с черными толстыми пальцами ухватилась за перегородку. Мертвец шумно сел. Жирная густая грязь сползала по его лицу ото лба к подбородку, обнажая изборожденную морщинами кожу.
Голос в голове Выхина был детский, знакомый. Да и сам мальчишка… конечно, как было не узнать? Это ведь он, Лёва, тот самый, что нашел кенотаф и оставил частичку себя внутри навсегда.
Мальчик Лёва поднялся в полный рост, расплескивая воду. По коже его и по куртке, по штанам тоже забегали голубые узоры. Он спрыгнул. Полусгнившие ботинки с чавканьем погрузились в мягкую землю.
– Ленка!
Вышел не крик, а короткий кашель. Выхин понял, что не добежит до выхода, не выберется. Вернее, никто его отсюда больше не выпустит. Не нужно было возвращаться. Иногда возвращение – это верный путь к забвению.
С другой стороны… разве не хотел он найти покой? Разве не мечтал оказаться там, где провел много интересных и приятных часов? Бегал сюда, как наркоман за дозой. Рисовал…