Древнее китайское проклятие

— Не хочу. — Мерить сапоги-скороходы в ограниченном пространстве мне показалось не лучшей идеей. Кто знает, до какой скорости они могут разогнать надевшего их человека и с какой силой они способны впечатать его в ближайшую стену. — А это что?

— Скатерть-самобранка.

Скатерть-самобранка выглядела как обычный кусок грязной ткани. Видно, она была самобранка, а не самостирка.

— Пригодится, — сказал я и отложил скатерть в сторону.

— Мародер, — прошипела себе под нос Баба-яга.

— Между прочим, необдуманный поступок твоего друга, почти родича, способен вызвать очень неприятные для всего государства последствия и спровоцировать нашествие хазар. Хочешь жить под хазарами, бабка?

— А мне все едино, что русские, что хазары, — сказала Баба-яга, продемонстрировав полное отсутствие патриотизма. — Мне и так плохо.

— Неправильная у тебя гражданская позиция.

— Дурак ты. И уши у тебя холодные.

— Грубишь, бабуля.

— А ты гусли-самогуды положь, — сказала она. — Инструмент тонкий, между прочим. Вежливого отношения требует.

— Ничего с твоими гуслями не будет. А это что?

— Шапка-невидимка.

— Больше похоже на кепку-аэродром, — сказал я и положил шапку себе в карман.

— Грабитель! Тать в ночи.

— Сейчас день, — возразил я.

— Все едино тать.

— Эх, бабуля…

Под шапкой-невидимкой лежала какая-то серая тряпка, которую старушенция объявила своим муслиновым подвенечным платьем, а под ней обнаружилось дно сундука. Меча-кладенца там не было.

— Хм, — сказал я.

Старушка лучилась довольством. Она явно умела прятать лучше, чем я — искать.

Напоследок я заглянул в ступу, но там ничего не было, кроме помела. Я плюнул на пол и вернулся к машине. Гэндальф сидел на пассажирском сиденье и курил сигару. Добрался-таки до моих запасов.

— Где меч? — спросил он.

— Без понятия, — сказал я. — Он точно у нее? В смысле, вообще?

— Точно.

— В избушке?

— А где еще? — спросил Гэндальф. — Где ему еще быть? В избе она его прячет, в избе. Двойной пол какой-нибудь или тайник в стене.

— Я его год искать буду!

— Года у нас нет, — сказал Гэндальф.

— Сама она его не отдаст.

— Не отдаст, — согласился Гэндальф. — Неприятная во всех отношениях женщина.

— Ты дьявольски политкорректен, — сказал я. — Слушай, а если избушка развалится, меч не пострадает?

— Не должен. Он же волшебный.

— Так развали избушку! Среди обломков его проще найти будет.

— Не могу.

— Ты же маг, — напомнил я. — Ты Саурона грохнул.

— Не в одиночку, — сказал он.

— Ты мост под Балрогом обрушил.

Пыльный поморщился. Очевидно, падение в Морийскую бездну было не самым приятным из его воспоминаний.

— Ты не понимаешь, — сказал он. — Физически, то есть магически я вполне в состоянии это сделать. Но я не могу вмешиваться по этическим соображениям.

— Проясни, — попросил я.

— Я тут чужой. Это не мой мир, и в его эпосе меня нет. Я могу присутствовать здесь в качестве наблюдателя и тактического советника, могу помочь тебе словом, но не делом. Я здесь не являюсь действующим лицом де-юро.

— Блин!

— Хочешь разваливать дом — разваливай его сам.

Зря он это сказал.

Не надо было ему так говорить.

Я открыл багажник и заглянул в пожертвованную мне Борисом сумку. И присвистнул. Запасливый мальчик. Сколько ж тут всего! И как он с таким арсеналом по городу ездит? Противотанковая граната мне должна подойти. Противоизбушкового эквивалента все равно под рукой нет. Я достал из сумки гранату, вернулся в избу, выволок из нее вопящую бабку и отчеканил:

— В последний раз спрашиваю. Отдашь меч?

— На куски режь, — сказала она, — не отдам.

— Пеняй на себя.

Я выдернул чеку и швырнул гранату в окно.

Глава девятая ЕЩЕ КОЗЛЫ

Горлум

Голм!

Ненавижу всех! Всех ненавижу! Меня, старого, больного, ветерана Войны Кольца, (между прочим, и ботинком по голове!

Сволочи! Козлы! Мало мне было козлов средиземских, которые и так всю жизнь мне испоганили, так и в другом мире то же самое начинается! Уроды! Как я их всех ненавижу!

Притащили меня в пыточную. А куда меня еще могли притащить после такого обращения-то? Только пыточная какая-то странная оказалась. Обычная камера, стол, пара стульев. Ни тебе дыбы, ни испанских сапог. В Мордоре по-другому со мной разговаривали.

Или у них здесь другие методы? Более тонкие? Не каленым железом, а иголками под ногти?

Ну ничего, пока моя Прелесть со мной, мне ничего не страшно.

Прелесть-то я так в кулаке и держал. Не разжимал кулак, даже когда без сознания был. Вот так-то. Пусть она мне на палец налезать и не хочет, наверное, обиделась на что-нибудь. Ничего, одумается, отойдет. Поймет, что никто ее так не любит, как я, никто так заботиться о ней не сможет.

Меня посадили на один стул, руки за спиной скованы. На другом стуле сидел палач. Серая роба, какие-то каббалистические пятиконечные звездочки на погонах, интеллекта в глазах — ноль. Типичный палач. Ненавижу.

После сауроновских прихвостней меня пытками не напугаешь. Нету у них против Горлума методов.