Древнерусские патерики

л. 38 избегая славы, скрылся. Князь же все принесенное Агапиту отдал игумену. Спустя время Владимир Мономах послал к монаху одного из своих бояр с многими дарами. Посланный нашел Агапита в келье и положил пред ним принесенное. Монах сказал в ответ: «О чадо, никогда и ни от кого ничего не брал я, неужели теперь лишусь награды своей [от Бога] ради золота, которого ни от кого не требую?» Отвечал боярин: «Отче, знает пославший меня, что не требуешь ты награды, но ради меня утешь сына своего, которому с помощью Бога даровал ты здоровье, возьми это и раздай нищим». Монах сказал в ответ: «С радостию приму это ради тебя, как будто бы мне требуется. А пославшему тебя скажи: «Все, что ты имел, чужое было, этого ты, умирая, не сможешь с собой взять, раздай же теперь нуждающимся, так как ради этого избавил тебя Бог от смерти, а я бы ничего не успел сделать. И не думай ослушаться меня, чтобы не пострадать как прежде"». И, взяв принесенное, Агапит вынес его вон из кельи, бросил на землю, а сам скрылся. Боярин вышел и увидел, что принесенные им дары брошены у ворот; и он собрал все и отдал игумену Ивану, и рассказал князю о монахе. И поняли все, что Агапит — раб Божий. Князь же не посмел ослушаться монаха и раздал все свое имение нищим по слову блаженного.

И после этого разболелся тот монах Агапит. Армянин, о котором говорилось прежде, пришел навестить его //

л. 38 об. и начал беседовать с иноком о врачебном искусстве, говоря: «Каким лекарством можно излечить такую болезнь?» Блаженный отвечал: «Каким Господь исцелит». И армянин, поняв, что монах не сведущ в этом деле, сказал своим: «Ничего он не умеет». И, взяв Агапита за руку, сказал так: «Он через три дня умрет. И это истина, и не изменится слово мое; если же так не произойдет, то я стану монахом».

Блаженный же с негодованием промолвил: «Так вот в чем суть твоего врачевания: смерть мне предрекаешь, а помочь не можешь! Если ты искусен, то даруй мне жизнь; если ты не владеешь [этим даром], то за что укоряешь меня, осуждая на смерть через три дня? Было мне известие от Господа, что умру я через три месяца». Армянин говорит: «Раз ты уже сам понял, что умрешь, то уже никак не переживешь третьего дня», — ибо Агапит разболелся так сильно, что сам не мог и двинуться.

В это время принесли одного больного из Киева, и встал Агапит, будто вовсе и не болел, взял зелие, которое сам ел, и показал лекарю, говоря: «Вот лекарство, смотри и разумей». Лекарь же, увидев, сказал монаху: «Это не наше лекарство, но, думаю, что его из Александрии приносят»*. И посмеялся блаженный над невежеством армянина, дав зелье больному, исцелил его. А лекарю сказал: «Сын мой, так как убоги мы, нечем мне угостить тебя». Армянин же отвечал ему: «Теперь, в течение четырех дней этого месяца, мы, отче, постимся». И Агапит спросил его: «Кто ты и какой веры?» А лекарь отвечал ему: «Разве ты не слышал, что я армянин?» Блаженный //

л. 39 же сказал тому: «Как ты посмел войти, и осквернить мою келью, и держать мою грешную руку? Иди прочь от меня, иноверный и нечестивый!» И армянин, посрамленный, ушел. А блаженный Агапит, прожив три месяца и немного поболев, отошел к Господу.

После его смерти пришел армянин Атанаисин в монастырь и сказал игумену: «С этих пор и я буду монахом, и отрекаюсь я от армянской веры, и истинно верую в Господа Иисуса Христа. Явился же мне блаженный Агапит, [говоря]: «Ты обещался принять иноческий образ, если солжешь, то с жизнью и душу погубишь». И так я обрел веру. Если бы Агапит хотел жить здесь всегда, то Бог не взял бы его к себе из этого мира; если же принял его Господь, то даровал ему вечную жизнь; и думаю я, что по своей воле он, который еще мог жить, ушел от нас, желая обрести царство небесное. Как я узнал, что не прожить ему больше трех дней, он из-за этого прибавил себе три месяца; если бы я сказал: три месяца, — он бы прожил и три года; и хотя умер, он жив». Сам же армянин постригся в Печерском монастыре, закончив жизнь свою в добром исповедании.

Такие [чудеса], — и больше этих, — совершались //

л. 39 об. теми святыми черноризцами, чье добродетельное житие вспоминаю и удивляюсь, как были замолчаны великие дела пресвятого отца нашего Антония? И если такое светило угасло из-за нашего небрежения, то как воссияют от него лучи, под которыми я разумею преподобных братии нашей? Но как сказал Господь: «Никакой пророк не признается в отечестве своем*».