Древняя Русь. Быт и культура

Идентификационные предположения подтвердились новыми находками 1992 г. Одна из них — грамота № 736 — необычна тем, что содержит не одно письмо, а переписку двух лиц. На одной ее стороне — послание Ивана некоему Дристиву с поручением собрать для Павла проценты с отданным им в долг денежных сумм: «Если ты взял Павловы проценты, то надо взять и с Прокопьи. Если же ты уже взял, то возьми и для Завида. Если же и это взял, то пришли об этом весть сюда, пока я сам не отдал все проценты». На обратной стороне берестяного листа — ответ Дристива Ивану: «Я не взял даже самой малой суммы и даже не видел его. Я взял только долг Прокопьи». Соединение в одном тексте имен Ивана и Павла, где Иван выступает заботником о денежных интересах Павла, хронологическое соответствие документа, найденного в слоях 10-30-х годов XII в., — времени, когда действовал Иванко Павлович, отношение которого к раскапываемому участку уже заподозрено, — все эти обстоятельства укрепляют уверенность в правильности отождествления Ивана грамоты № 736 с Иванком Павловичем.

Окончательно убеждает в этом грамота № 745, обнаруженная в слоях конца XI-первой четверти XII в.: «От Павла (письмо) из Ростова к Братонежку. Если ладья киевлянина уже прислана, то сообщи о ней князю, чтобы не было дурной славы ни тебе, ни Павлу». Поскольку автор письма Павел назван в конце текста в третьем лице, можно предполагать, что он писал его не сам. Мы встретились здесь снова с уже знакомым нам Павлом — отцом Иванки: само содержание письма, говорящего о высоком ранге его автора, который находится в непосредственном контакте с князем (имеется в виду, несомненно, сын Владимира Мономаха Мстислав Великий, княживший в Новгороде в 1095–1117 гг.), соответствует личности Павла. Летописное известие подтверждает его принадлежность к высшей администрации Новгорода: в 1116 г. Павел был новгородским посадником в Ладоге и в этой должности построил там каменную крепость.

Берестяные грамоты и грамотность.

Разумеется, вопрос о степени развития грамотности в Новгороде неотделим от общей оценки самого открытия берестяных грамот, которые самым решительным образом изменили сложившееся в прошлом представление о культурном уровне средневекового новгородского общества. И дело здесь заключается не в числе берестяных документов, а в социальном составе круга людей, обращавшихся к берестяному письму. Анализ содержания грамот, а также состава их авторов и адресатов говорит о несомненной широте круга грамотных новгородцев. Среди них бояре и крупные землевладельцы неаристократического происхождения, торговцы и священнослужители разных иерархических рангов, ремесленники и крестьяне, мужчины и женщины. Вряд ли есть необходимость особым образом разъяснять, что проникновение грамотности в среду женщин, особенно женщин из непривилегированных сословий, — наиболее чуткий индикатор высокого уровня общекультурного общественного развития.

Вполне возможны и уместны сомнения в грамотности некоторой части авторов и адресатов берестяных писем. Можно предположить наличие в Новгороде института писцов-профессионалов, которые за определенную плату писали и читали письма людей, не способных сделать это без их помощи. В частности, палеографический анализ некоторых документов, исходящих из одних и тех же авторов, обнаруживает, что они написаны разными почерками, т. е. под диктовку или же по поручению автора. Имеется и противоположный пример: грамоты № 664 и 710 написаны одним почерком, однако их авторами были названы разные люди.

Между тем существует вполне объективный источник, говорящий о том, что характерным было собственноручное писание берестяных писем их авторами. Имею в виду массовость находок в исследованных слоях орудий письма на бересте. Их найдено уже больше сотни. Они встречаются почти в каждом сколько-нибудь значительном комплексе одновременных находок, позволяя утверждать, что грамотные люди имелись в Новгороде в заметном числе. В то же время число подобных находок достаточно ограничено, чтобы не стремиться к преувеличенным представлениям о степени развития грамотности, которая, очевидно, была далеко не всеобщей.

В этой связи возникает достаточно сложный и важный вопрос. Был ли сравнительно высокий уровень грамотности специфичен для Новгорода или же новгородские находки отражают более широкую, общерусскую картину? Для обсуждения этого вопроса, по-видимому, не имеет существенного значения то обстоятельство, что именно в Новгороде найдены сотни берестяных грамот, а в других городах только единицы. Несоизмерим сам масштаб археологических исследований в Новгороде и в других городах. И все же мне представляется, что Новгород всегда будет отличаться повышенным числом берестяных документов, иными словами, — более высоким уровнем грамотности.