Древняя Русь. Быт и культура

И все же, если поставить вопрос о главном достоинстве берестяных грамот как нового источника средневековой истории, на первом месте следует назвать их потенциальное значение, широкую возможность быть таким источником. Это значение не раскрыто до конца сегодня. Не будет оно до конца раскрыто и в будущем, так как собрание грамот никогда не утратит возможностей постоянного пополнения.

Можно и иначе назвать это достоинство берестяных документов — их противоположностью традиционным письменным источникам. Любой жанр традиционного письменного источника тенденциозно односторонен. Это хорошо видно на примере самого емкого из таких источников — летописи. При многоплановости летописного рассказа он тяготеет к необычному. Летописец фиксирует факты и обстоятельства, чем-либо поражающие го воображение. Он охотно рассказывает о военных действиях и заключении мирных договоров, о явлениях комет и затмениях, о переменах на княжеском столе и на епископской кафедре, о строительстве новых церквей, о засухах, наводнениях и эпидемиях. Но медлительные исторические процессы, хорошо видимые на удалении, ускользают от его внимания. Он пренебрегает рассказом о вещах, хорошо известных не только ему самому, и его современникам, но и его отцу и его деду. Он не сообщит о том, что к его времени сложилось в традицию; для него достаточно упомянуть «старину и пошлину» (т. е. «как сложилось издавна»), чтобы современнику стало ясным, о чем идет речь.

В еще большей степени такая односторонность свойственна другим традиционным жанрам. Акт пишется по сложившемуся формуляру, укладывающему в свое прокрустово ложе даже динамику явления и фиксирующему новое, когда оно перестало быть новым. Житийный рассказ, как правило, шаблонен в своей бытовой части, наиболее важной для современного историка.

Всех этих ограничений лишены берестяные грамоты, вызванные к жизни изменчивым и всегда непосредственным поводом. Они, каждая в отдельности, оказываются как бы крохотным кусочком разбитого зеркала, навсегда запечатлевшего такой же крохотный кусочек современной ему действительности, и задачей историка становится намерение собрать из этих обломков цельную картину былой жизни, не восстановимую иным способом.

Можно только завидовать будущим исследователям, которые смогут оперировать не сотнями, а тысячами берестяных документов, отыскивая в них все новые и новые ответы на вопросы, которые сегодня мы не в силах даже предусмотреть.

Однако одну из сторон этой будущей работы можно хорошо разглядеть и сейчас. До открытия берестяных грамот мир русского средневековья был несколько пустынным. Его населяли князья и епископы, посадники и тысяцкие, противостоящие безымянной массе производителей материальных благ, и историк оценивал как бы «среднестатистические» усилия этой массы, толкавшей общество по дороге прогресса. Теперь каждый год открывает новые имена людей, казалось бы, навсегда канувших в забвение. История наполняется не только именами, но и мыслями, и голосами этих людей. Пройдут десятилетия, и мы узнаем этих людей в их неповторимом множестве и индивидуальном разнообразии, сделавшись их новыми адресатами, а история средневековья обретет живую конкретность, присущую пока больше истории нового времени.

В качестве иллюстрации к бесконечному разнообразию сюжетов берестяных грамот здесь приводится несколько текстов.

Берестяные грамоты и проблема славянского заселения русского Северо-Запада.

В ходе изучения берестяных грамот получены важнейшие материалы по проблеме формирования восточнославянского единства. Нет сомнений в существовании изначального единства всех славян, их генетического восхождения к общей праславянской основе. Однако на протяжении второй половины I тыс. славянство переживало динамический процесс расселения в Европе, в ходе которого отдельные группы славян оказывались в разной природной среде, вступали в сложные контакты с иными этническими группами, смешивались друг с другом и снова расходились, приобретая с течением времени локальные черты. Важнейшей поэтому представляется оценка того состояния, в котором находилось славянство Восточной Европы в IX-Х вв., т. е. в эпоху складывания древнерусского государства.