Древняя Русь. Быт и культура

В первой строке читается конец начальной фразы: «…к тебе трижды». Длина утраченной части фразы такова, что дает возможность уверенно говорить об отсутствии в письме адресной формулы — ни автор письма, ни его адресат не были названы, а фраза из дальнейшего контекста, восстанавливается однозначно: «Я посылала к тебе трижды». Любопытно следующее обстоятельство. Очень часто найденные в земле берестяные грамоты бывают фрагментированы, как и здесь, в начале первой строки: получатель письма отрывал начало, не желая, чтобы поднявший грамоту человек узнал, от кого и кому написано это письмо. Во вновь найденном документе адресной формулы нет, но получатель письма машинально оторвал его начало, сделав это по привычке. Далее следует текст: «Что за зло ты против меня имеешь, что в эту неделю ко мне не приходил? А я к тебе относилась, как к брату! Неужели я тебя обидела тем, что посылала к тебе? Я вижу, что тебе это не угодно. Если бы тебе было угодно, то ты вырвался бы из-под (людских) глаз и пришел…»

Этот всплеск страсти воплощен в аккуратные строки, написанные красивейшим почерком, однако нервная эмоциональность прорывается в исправлениях (а в ряде случаев и в неисправлениях) описок, искажающих смысл упреков. Далее следовала отсутствующая часть, после которой на втором уцелевшем фрагменте сначала читаются обломки фраз: «…теперь где-нибудь в другом месте. Ответь мне письмом…»; «…тебя отвергаю» (может быть: «Не думай, что я тебя отвергаю»). И наконец, заключительная часть письма: «Если даже я тебя по своему неразумию обидела, а ты начнешь насмехаться надо мной, пусть судит тебя Бог и моя слабость!»

Письмо написано молодой женщиной, обладающей достаточно высоким социальным положением и, несомненно, знакомой с литературным языком. Можно только поражаться тому, сколь изысканное послание могла направить женщина XI в. возлюбленному, не пришедшему на свидание.

И сколько же потрясений предстоит пережить нам и тем исследователям, которые придут нам на смену. Ведь еще не извлечена из земли первая тысяча берестяных грамот из многих тысяч, ожидающих своих получателей!

Глава 8 Эпиграфика, писала (стили) и церы А.А. Медынцева

В отличие от палеографии, изучающей рукописные книги на пергамене и бумаге, грамоты и свитки, эпиграфика рассматривает надписи на различных предметах, поэтому ее иногда называют «вещевой» палеографией. Первое исследование, с которого собственно и началась славянская кирилловская палеография, посвящено знаменитому памятнику — Тмутараканскому камню, найденному в 1792 г. в Тамани (Оленин А.Н., 1806). Из-за случайного характера находок эпиграфических памятников, их небольшого числа (на фоне значительных успехов палеографии рукописей) попытки их систематизировать были предприняты только во второй половине XIX в. (Шляпкин И.А., 1913; Карский Е.Ф., 1928). Однако в то время историки письма привлекали эпиграфический материал в основном ради иллюстративности. Только в 1936 г. с выходом в свет библиографического справочника А.С. Орлова (Орлов А.С., 1936; 1951), содержащего перечень более 300 надписей на различных предметах, с датировкой и обширной библиографией по каждой надписи, стало возможно использовать надписи как источник по истории русской письменности.

Величайшим событием в русской археологии явилось открытие берестяных грамот в Новгороде (1951 г.) и последовавшие за этим находки грамот при раскопках в других городах северо-западной Руси.

Помимо самостоятельного значения, находка берестяных грамот имеет и дополнительный эффект: она возрождает и стимулирует интерес к надписям на различных предметах, граффити на стенах зданий и т. д. С 1959 г. параллельно с расчисткой и реставрацией фресок началось систематическое изучение надписей граффити киевского Софийского собора, результатом которого являются три монографии (Высоцкий С.А., 1966, 1976, 1985); исследуются и издаются граффити из других городов (Медынцева А.А., 1978; Рождественская Т.В., 1975, 1983). Важным научным и практическим пособием по русской эпиграфике, в котором сформулированы определения и принципы анализа эпиграфических памятников, явилась работа Б.А. Рыбакова «Русские датированные надписи XI–XIV вв.» (САИ, Е1-44, М., 1964). В этом своде систематизированы наблюдения над хронологическими особенностями надписей на протяжении XI–XIV вв., в приложении дана сводная азбука по всем рассматриваемым в книге надписям.

Многообразие эпиграфического материала породило его сложную классификацию. Наиболее простой является классификация по материалу, на который нанесена надпись, и техника написания, так как во многом от этого зависит и облик надписи, и форма букв, дающие основания для датировки.