По мнению Б. А. Рыбакова, Несторова редакция ПВЛ, к которой вернулся составитель Ник., была по своей направленности антиваряжской и содержала подробный рассказ о борьбе новгородцев против Рюрика и его скандинавской дружины. Создатели второй и третьей редакций, проводившие проскандинавскую тенденцию по заказу Мстислава Владимировича, опустили все подробности, свидетельствующие не в пользу Рюрика. Таким образом, составитель Ник. донес до нас детали и характер исконного предания[686]
. Однако исконность этого сюжета не поддается верификации. Нет никаких данных, позволяющих отнести этот сюжет к числу ранних, но не включенных летописцем в свой пересказ (основанием для чего могло бы быть желание летописца представить Рюрика не только легитимным правителем и основателем династии, но и правителем, живущим в мире со своими подданными и заботящимся об их благосостоянии). Составитель Ник. мог стремиться показать исконно присущую новгородцам склонность к неповиновению власти. Более того, во втором случае этот сюжет может перекликаться с характеристикой новгородцев, «звериного обычая и нрава» которых испугались варяги.Однако, вне зависимости от оценки аутентичности двух последних сюжетов, очевидно, что сказание о Рюрике состояло из нескольких эпизодов, повествующих о его деяниях. Можно предполагать, что это было эпическое, возможно поэтическое, произведение, которое сложилось в Ладожско-Новгородском регионе в конце IX – начале X в. и просуществовало по меньшей мере до второй половины XI в. Основной средой его бытования, как и всего Сказания о призвании варяжских князей, были княжеские дружины.
Учитывая состав дружин первых русских князей, значительную часть которых составляли скандинавы, многие историки полагают, что в основе летописного Сказания о призвании варяжских князей лежит письменный текст на древнескандинавском языке, который дошел до составителя летописи и был переведен им на древнерусский язык с ошибками в силу недостаточности знания им языка оригинала[687]
.Ныне совершенно очевидно, что подобного текста существовать не могло, в первую очередь потому, что единственная известная скандинавам IX–X вв. письменность, руническое письмо, по самому своему характеру не применялась и не могла применяться для записи сколько-нибудь пространных текстов. Краткие магические заклинания, имена (владельческие надписи), наконец, формульные эпитафии на мемориальных стелах – основные виды текстов, записывавшихся руническим письмом[688]
. Лишь в XI–XII вв. сфера употребления рунического письма расширяется, и оно начинает широко использоваться в быту для различных целей, в основном в переписке[689]. Но и в это время оно не применяется для записи пространных нарративных текстов или документов. Поэтому нет никаких оснований предполагать письменную фиксацию Сказания не только в момент его формирования, но и вообще до широкого распространения письменности на Руси.Другой вопрос – на каком языке складывалось и бытовало сказание о Рюрике и вообще Сказание о призвании варяжских князей. Действительно, нельзя исключить, что первоначально повествования о Рюрике и его деяниях передавались в дружинной среде на родном для многих дружинников древнескандинавском языке. Однако уже не позднее середины X в. в дружинной среде господствует билингвизм[690]
. Вместе с тем значение «ряда» – соглашения, определявшего права и обязанности первого правителя, – было чрезвычайно велико для обеих сторон, и потому Сказание должно было параллельно существовать и на древнерусском языке. Более того, текст Сказания насыщен древнерусской правовой лексикой с рядом формульных выражений («княжить и володеть», «судить по праву» и др.), и это, бесспорно, указывает на архаичность русскоязычного варианта Сказания. Наконец, в текстах Сказания по разным спискам не содержится никаких следов влияния древнескандинавских языков: в нем нет заимствованных терминов, нет слов, восходящих к северогерманским корням, кроме слова