Читаем Древние греки. От возвышения Афин в эпоху греко-персидских войн до македонского завоевания полностью

Одержавшие победу спартанцы были вынуждены решать собственные внутренние проблемы. Лисандр, вступивший в переговоры с персами и обеспечивший своим сородичам победу, был исключительно жестким политиком. В городах, оказавшихся под влиянием Спарты, он установил олигархические режимы и планировал заменить Афинскую державу на еще более обширное и находящееся под еще более сильным контролем со стороны Спарты (как на суше, так и на море) государство. Но, как и в Афинах, в Спарте были люди, не терпевшие жесткого «империализма», а резкое и продолжительное уменьшение численности рабочей силы значительно осложнило реализацию столь масштабных планов и сделало ее гораздо более опасной. От формы правления, установленной Лисандром в Афинах, – олигархии Тридцати тиранов – вскоре отказались, а сам он на время потерял свое прежнее влияние. Даже несмотря на это, власть спартанцев казалась неоправданно жесткой – дисциплина, установленная ими самими дома, лишила их воображения и сделала сторонниками авторитаризма в отношениях с другими городами, не приученными к подобной дисциплинированности. В результате менее чем через десять лет Спарта оказалась втянутой в войну (395–387 до н. э.) с союзом государств, в состав которых входили возродившиеся Афины. В 401 г. до н. э. спартанцы поддержали младшего Кира в его попытках заменить своего брата Артаксеркса II на персидском троне, и с тех пор были вовлечены в беспорядочную войну с персидскими наместниками в Малой Азии. Но вскоре отношения между спартанцами и персами восстановились, ведь у них был общий враг – Афины, и в 387 г. до н. э. лакедемоняне снова с помощью персов перекрыли афинянам каналы снабжения, взяв под свой контроль Геллеспонт. Условия заключенного после этого мира во многом основывались на решениях персидского царя, принятых им в Сузах.

Царский (Анталкидов) мир, заключенный в 387 г. до н. э., на целое поколение стал основой, на которой строились взаимоотношения между древнегреческими городами-государствами. Жители Южной Греции устали от войны. Пелопоннесская война на протяжении очень долгого периода была сопряжена с беспрецедентными усилиями и разрушениями, но оказалось, что поражение Афин – это еще не выход из сложившейся ситуации. Уже в ходе неудавшихся в итоге переговоров, которые велись зимой 392/391 г. до н. э., была сформулирована идея о «всеобщем мире», мире, который должен затронуть не только самих противников, но и все древнегреческие города. На этой концепции базировался и царский мир, гарантировавший независимость всем полисам, за исключением городов Малой Азии, остававшихся под властью персидского царя. Эта передача восточных греческих городов персам упоминалась во всех договорах между ними и спартанцами, подписывавшихся начиная с 411 г. до н. э., на что постоянно ссылались афиняне, которые, какими бы жесткими они сами по себе ни были, в V в. до н. э. умудрялись не допускать персов в эти города на протяжении примерно 70 лет. У полисов, получивших независимость, неизбежно возникали проблемы, связанные с мерами воздействия на агрессоров, угрожавших свободе какого-либо из них. Однако в разработке механизма принуждения к миру древним грекам не удалось уйти дальше современных народов. В любом случае греки, жившие на юге, были давно знакомы с идеей превосходства сильного города-государства над другими членами созданного им союза. В IV в. до н. э. жители полиса, доминировавшего в том или ином районе, считали нормальным придавать слову «независимость» значение, выгодное им самим. В 387 г. до н. э. спартанцы настояли на том, что во имя свободы городов, входивших в Беотийский союз, его необходимо распустить. Позднее фиванцы восстановили свой союз и настаивали на том, что Мессения должна получить независимость от Спарты. В древности в Греции не было Генеральной ассамблеи и Совета безопасности, где соперники могли выяснять свои отношения. Всеобщий мир в Греции могли установить только иноземные захватчики – македоняне или римляне.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история (Центрполиграф)

История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике
История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике

Джордж Фрэнсис Доу, историк и собиратель древностей, автор многих книг о прошлом Америки, уверен, что в морской летописи не было более черных страниц, чем те, которые рассказывают о странствиях невольничьих кораблей. Все морские суда с трюмами, набитыми чернокожими рабами, захваченными во время племенных войн или похищенными в мирное время, направлялись от побережья Гвинейского залива в Вест-Индию, в американские колонии, ставшие Соединенными Штатами, где несчастных продавали или обменивали на самые разные товары. В книге собраны воспоминания судовых врачей, капитанов и пассажиров, а также письменные отчеты для парламентских комиссий по расследованию работорговли, дано описание ее коммерческой структуры.

Джордж Фрэнсис Доу

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Образование и наука
Мой дед Лев Троцкий и его семья
Мой дед Лев Троцкий и его семья

Юлия Сергеевна Аксельрод – внучка Л.Д. Троцкого. В четырнадцать лет за опасное родство Юля с бабушкой и дедушкой по материнской линии отправилась в Сибирь. С матерью, Генриеттой Рубинштейн, второй женой Сергея – младшего сына Троцких, девочка была знакома в основном по переписке.Сорок два года Юлия Сергеевна прожила в стране, которая называлась СССР, двадцать пять лет – в США. Сейчас она живет в Израиле, куда уехала вслед за единственным сыном.Имея в руках письма своего отца к своей матери и переписку семьи Троцких, она решила издать эти материалы как историю семьи. Получился не просто очередной труд троцкианы. Перед вами трагическая семейная сага, далекая от внутрипартийной борьбы и честолюбивых устремлений сначала руководителя государства, потом жертвы созданного им режима.

Юлия Сергеевна Аксельрод

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Косьбы и судьбы
Косьбы и судьбы

Простые житейские положения достаточно парадоксальны, чтобы запустить философский выбор. Как учебный (!) пример предлагается расследовать философскую проблему, перед которой пасовали последние сто пятьдесят лет все интеллектуалы мира – обнаружить и решить загадку Льва Толстого. Читатель убеждается, что правильно расположенное сознание не только даёт единственно верный ответ, но и открывает сундуки самого злободневного смысла, возможности чего он и не подозревал. Читатель сам должен решить – убеждают ли его представленные факты и ход доказательства. Как отличить действительную закономерность от подтасовки даже верных фактов? Ключ прилагается.Автор хочет напомнить, что мудрость не имеет никакого отношения к формальному образованию, но стремится к просвещению. Даже опыт значим только количеством жизненных задач, которые берётся решать самостоятельно любой человек, а, значит, даже возраст уступит пытливости.Отдельно – поклонникам детектива: «Запутанная история?», – да! «Врёт, как свидетель?», – да! Если учитывать, что свидетель излагает события исключительно в меру своего понимания и дело сыщика увидеть за его словами объективные факты. Очные ставки? – неоднократно! Полагаете, что дело не закрыто? Тогда, документы, – на стол! Свидетелей – в зал суда! Досужие личные мнения не принимаются.

Ст. Кущёв

Культурология
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология