Древний Восток в античной и раннехристианской традиции

(61) Аристобул говорит, что он видел двух из философов в Таксилах; оба были брахманы, старший был обрит, младший был с длинными волосами, обоих сопровождали ученики; все остальное время они проводили на рыночной площади, пользуясь почетом за свои советы, имея право забирать даром все, что они желают из продаваемого, и к кому бы они ни подходили, те лили на них сезамовое масло, так, что оно даже стекало им на глаза, и поскольку на продажу было выставлено много меда и сезама, они питались даром, делая из них лепешки; они приходили и к столу Александра, обедали, стоя рядом, и учили стойкости, отойдя в сторонку, где старший, пав навзничь, выдерживал солнце и ливни (ведь уже шли дожди, поскольку начиналась весна), а другой стоял на одной ноге, подняв обеими руками палку приблизительно в три локтя, когда же нога уставала, он переносил опору на другую, и пробывал так целый день; младший оказался далеко более стойким: сопроводив немного царя, он вскоре повернул обратно домой, и когда царь послал за ним, он велел передать ему, чтобы он сам приходил, если желает чего-то; а другой сопровождал царя до конца, сменил одеяние и переменил образ жизни, находясь с царем, а когда кто-нибудь порицал его, он говорил, что исполнилось сорок лет аскетической жизни, сколько вести он дал обет; Александр одарил его детей.

(62) Он говорит о неслыханных и странных обычаях в Таксилах: что не могущие из-за бедности выдать замуж дочерей выводят их в цветущем возрасте на рыночную площадь, трубным звуком раковины и боем тимпанов (которыми они возвещают и боевой клич) созывают народ, перед подошедшим обнажают сначала тыльные части ее до плеч, затем — передние, и если она понравится ему и согласится на решенных условиях, то сожительствует с ним; что скончавшегося бросают на съедение коршунам; а то, что они имеют много жен, — это общее и с другими. Он говорит, что слышал, что у некоторых жены с радостью подвергаются сожжению вместе с мужьями, а кто не идет на это, те пребывают в бесславии. Об этом сказано и у других[184].

(62) Онесикрит говорит, что он сам был послан для беседования с этими философами; [С715] дело в том, что Александр слышал, что эти люди ведут жизнь нагими и заботятся о стойкости, находятся в величайшей почести, к другим не ходят по зову, а велят тем приходить к ним, если те хотят приобщиться к тому, что делается или говорится ими; и вот раз они таковы, то, поскольку, по мнению Александра, не пристало ни ему приходить к ним, ни их заставлять против воли делать что-то вопреки обычаям отцов, и был, говорит, послан он; застал он пятнадцать человек их в двадцати стадиях от города, одного в одном, другого в другом положении, стоящим, или сидящим, или лежащим, нагим, неподвижным до вечера, затем уходящим в город; самое трудное — выдерживать солнце, такое горячее, что никто из остальных не может выдерживать ступить босыми ногами на землю с легкостью в полдень.

(64) Он говорит, что он побеседовал с одним из них, Каланом, который и сопровождал царя до Персиды и умер по отеческому обычаю, взойдя на погребальный костер; а тогда он встретил его лежащим на камнях. Так вот, говорит он, подойдя к нему и приветствовав его, он сказал, что послан царем прослушать их мудрость и сообщить ему, и вот, если нет никаких возражений, он готов приобщиться к слушанию; тот, увидев, что он в плаще, войлочной шляпе и сапогах, сказал с насмешкой: «В древности кругом было полно ячменной и пшеничной муки, как теперь — пыли; источники били, одни — воды, другие — молока, и подобным же образом одни — меда, другие — вина, а некоторые — масла. От пресыщения и роскоши люди впали в высокомерие. Зевс, возненавидев такое положение, уничтожил все и установил жизнь в труде. Когда среди людей появились целомудренность и прочие добродетели, опять наступило изобилие благ. А теперь уже дело близко к пресыщению и высокомерию и грозит уничтожением всего существующего»; сказав это, тот велел ему, если он желает слушать, скинуть наряд, лечь нагим на эти же камни и приобщаться к учению, а поскольку он был в затруднении, Манданис, который был старейшим и мудрейшим из них, стал порицать того как высокомерного, притом обвинившего в высокомерии, а его подозвал к себе и сказал, что хвалит царя за то, что, управляя такой огромной державой, он стремится к мудрости, — ведь одного только его видел он в вооружении занимающимся философией, а наиполезнейшим из всего было бы, если бы мудростью обладали такие, [С716] у кого есть возможность одних убедить быть целомудренными по их воле, других — принудить вопреки их воле; однако будет простительно, если, беседуя через трех переводчиков, ничего, кроме языка, не понимающих более чем толпа, он будет совершенно не в силах показать пользу: ведь это все равно, что требовать, чтобы вода текла через грязь чистой.