Древо яда (СИ)

Мысли ворошатся сонно и неторопливо; Леголас силится вспомнить, чем должен и может заняться сегодня. Обязанностей у него, в самом деле, не слишком уж и много: праздников — по крайней мере, до той поры, пока король не пожелает обратного, — на которых ему стоит присутствовать, будто бы и в ближайшие несколько дней не намечается; в собраниях совета он обыкновенно участия не принимает, если уж обратного не потребует какое чудное происшествие иль дурные настроения короля, и…

Леголас хмурится странному пониманию что, будто бы, совсем запутался. Чем ему положено заниматься? Ходить тенью за Его Королевским Величеством, не смея и шагу лишнего в сторону сделать, каждую прихоть исполняя? Они, помнится, пытались так однажды да плохо всё закончилось.

Королю от него не нужно ни слепое послушание, ни безоговорочная преданность и покорность: это ведь столь заурядно. Леголас был — или быть пытался — хорошим сыном и принцем в достаточной мере совершенным, чтобы обезопасить себя, пытаясь отцу наскучить. Интерес короля мог быть опасен.

Леголас крутит в руках тонкий золотой венец. Изящное плетение терновых ветвей и дивной огранки сапфир — зрелище, в обыденности своей раздражающее.

Он закрывает глаза; там, в темноте, под веками, терновник прорастает в груди, выламывает рёбра и в кровавых объятиях сжимает сердце. Цветёт буйным цветом; сладкий аромат мелких, обагренных ржавчиной цветов кружит голову. Леголас моргает. Никаких цветов нет и в помине, а податливый золотой лист гнётся в чересчур сильной хватке. Это, пожалуй, слишком уж старый символ, чтобы не понять.

Считает ли отец его жертвой чужой иль жертвой во имя себя? Пытается жертвой сделать или жертвоприношение давно уже свершенно?

— Глупости, — устало шепчет Леголас, не веря самому себе.

Отец не причинит ему вреда. Никогда не причинит, — единственное, в чём он мог быть уверен. Не своими руками.

— Он обещал. Обещал ведь, обещал?.. — собственный голос звучит хрипло и сухо, и его будто бросает в жар: — О, теперь я говорю сам с собой. Чудно.

Прежде, чем Леголас успевает сказать что-либо ещё, в дверь стучат, заставляя его вздрогнуть. Он щурится, бросая быстрый взгляд в окно, на солнце, и гадает, кому же могло в голову прийти заявиться так рано.

Молча он подходит к двери и несколько мгновений просто лишь стоит, потерянно глядя на ручку, перед тем как наконец нажать на неё, поворачивая.

За порогом стоит гвардеец: совсем юный на вид мальчишка, чуть более взъерошенный и раскрасневшийся, чем было бы прилично.

Леголас в удивлении вскидывает брови, слабо улыбаясь одними уголками губ.

— Чем обязан?

— Мой принц, — его нежданный визитёр торопливо и несколько неловко кланяется. — Король хотел… Король просил передать вам, что… — он запинается, путаясь в словах.

Леголас морщится.

— Чего же Его Величеству угодно?

— Охота, — выпаливает юноша, заливаясь алой краской смущения. — Он желает, чтобы вы присоединились к нему на охоте.

«Охота», — повторяет Леголас, ни слова не произнося вслух. Охота. Охота?

Его король охотится. На кого охотится его отец?

На лисиц, бывало. Или на оленей.

***

Лениво ползут по небу серые лоскуты облаков, а в воздухе отчётливо пахнет землёй и дождём — надвигается гроза. «Есть лишь один путь вниз», — надрывно смеётся старый лес старыми словами.

Леголас помнит слишком многое, но ещё большее не желает вспоминать. Привычно сжимает он в руке древко лука, зная, что тетиву не натянет — охотится он никогда не любил. Кровь животных ярка и чиста — красная, багряно-красная, совсем не похожая на чёрную и липкую, орочью.

— Это довольно скучно, не находишь? — диковинную, шуршащую и шелестящую тишину леса разрушает голос: звонкий и звенящий жёстким смехом он, странным образом, пронзив воздух, сплетается в едином звуке с шёпотом трав и скрипом деревьев.

Леголасу не нужно смотреть, чтобы узнать: за тысячелетия Таурендил не утратил своей чудной привычки исчезать, не сказав ни слова, на сотни лет и также неожиданно-нежданно появляться.

— И я рад тебя видеть, — отрешённо отвечает Леголас.

Долгие несколько минут иль часов, — время никогда не было для него чем-то настолько важным, чтобы следить, — он тешил себя мыслью, без сомнения приятной, что впервые за долгое время остался в одиночестве: незаметно ускользнуть, как частенько проделывал и прежде, от короля в окружении пёстрой и шумной дворцовой свиты не составило труда.

Смотреть, как отец, усмехнувшись чудной, особенной усмешкой, спускает тетиву, убивая тонконогого и большеглазого оленя, Леголас не мог, втайне почти ненавидя, со времён далёкого детства. Быть может, охота была и остаётся лишь нуждой, но глядеть, как отцовские глаза, вечно полные холодного беспристрастия и равнодушия, вдруг вспыхивают, озаряясь причудливым, золоченым довольством от одного только вида ужасно живой, алой крови было выше его сил.

— Не утруждайся тем, чтобы лгать мне, — Таурендил тихо смеётся, таинственным образом не разрушая его уединения, но дополняя.